Обязалово

А если это бабьё… в курятнике ночевать будет… со всей своей свитой… фиг мы лишний раз яичницу поедим.

«Эх, яичница! Закуски
Нет полезней и прочней
Полагается по-русски
Выпить чарку перед ней».

После этих княгинь-птичниц — чарка будет не «перед», а только «вместо».

Я ещё не додумал эту мысль, а уже рванул вперёд. Шагнул вперёд, на наше низенькое боярское крыльцо, на котором меня уже пытались убить «летающими дровами», весь в старании донести свою мысль о том, что не надо наших курей беспокоить по вашим всяким мелко-велико-княжеским разборкам…

Ой, ха, стук, бум, ё, ах, уйё, ш-ш-ш… Стою на коленях, лбом в доски крыльца, руки резко вывернуты за спину. И слышу взволнованный, чуть надтреснутый голос Акима:

— Княже! Не вели казнить! Это сын мой, Ванятка! Он — не вор, не злодей, не душегуб!

Как хорошо дед про меня думает! Это я-то не «душегуб»?

А что это было? Я же просто шагнул к крыльцу. Но какой-то дурак пытался воспрепятствовать и подставил ножку. Я вылетел на крыльцо головой вперёд и мне навстречу, в грудь, князь ткнул своим посохом. Может, чисто инстинктивно пытался остановить моё падение. Хотя… такой резной дурой чёрного дерева — грудную клетку можно насквозь пробить.

Я, вот тут точно — чисто инстинктивно, без всяких боевых искусств — врубил по княжьему посоху своим дрючком. Князь блока не ожидал, посох выпал и упал. И — бумкнул. А из толпы выскочили «два молодца, одинаковых с торца», сшибли меня на колени и воткнули лбом в пол.

Финита? — Ага, индейская изба вам в гости, православные: у одного из молодцев у шеи — перо Сухановской рогатины, у другого — рожно Ноготковой секиры. Спиной к ним стоят Ивашко и Чарджи, клинки обнажены, а «ш-ш-щ» — это топоры Чимахая.

— Сын, говоришь? А с чего это у твоего Ванятки людей — всё железо наголо?

Аким… призадумался. Вопрос-то… наглядный. А ежели сынок — вор и противу светлого князя злоумышленник, то голову срубить надлежит и папашке. По «Изборнику»: не ослабевай бия младенца, а то будут тебе многие обиды и наказания.

Молчать нельзя. У «Бешеного китайца» плаха — как проходной двор.

Оправдываться — нельзя. «Извиняться» — говорить «из вины», признать себя в чём-то виноватым…

Прямой наезд… На Андрея Боголюбского?! Блин! У меня столько глупости не наберётся! Остаётся одно — меняем тему.

— Да разве ж это всё?! Да у меня у одного — ещё девять клинков! Ты вели своим отпустить — покажу. (Это я пытаюсь выпендриваться и кочевряжиться из положения «замели волки позорные»).

Андрей рукой своим махнул — отпустили. Но не отходят: а куда ты отойдёшь, если точёное железо за ушком щекочет? — Почему за ушком? Так фиг их знает — может, у них под одеждой доспехи. А так — без вариантов.

Тогда уж и я своим махнул. Подобрал княжеский посох — тяжёлая зараза! С остриём и богатым навершием. Вот навершием и подаю вежливенько владельцу.

А он взял, и мне сразу этим дубьём полу безрукавки оттопырил:

— Это что?

Глазастый, однако. Хоть и князь, и годами… ему уже полтинник. Принимаю пристойный вид, запахиваюсь, типа — делаю глубокий поясной поклон, рукой от плеча до полу.

— Ой же ты да пресветлый князь да Андрей Юрьевич, ой же довелася мне радость несказанная да на тебя глянути…

— Дурень блаженный? Покажь — что там у тебя.

— Так… две обоймы по четыре ножа.

— Хм… Дай сюда.

— Дорогому гостю — всё что не попросит. А ты мне меч Бориса подержать дашь?

Чтой-то я хамить сильно начал. Видать, с большого перепугу. Меч этот… тут дело такое… несколько щекотливое.

* * *

Андрей Юрьевич Боголюбский, «первый великоросс», причисленный к лику святых Русской православной церковью в чине благоверного, строитель множества храмов и прочая и прочая — самый знаменитый на «Святой Руси» церковный вор.

После вокняжения отца своего Юрия Долгорукого в Киеве, Андрей был поставлен князем в Вышгороде. Там едва ли не самые почитаемые святыни — мощи святых заступников Бориса и Глеба. Там, основанный ещё древней княгиней Ольгой, «зарёй перед рассветом», первый женский монастырь на Руси. Там одна из двух самых древних и почитаемых икон Богородицы.

Икону Андрей украл. С отягчающими обстоятельствами.

Костомаров: