Обязан жить. Волчья яма<br />Повести

— Людей не хватает, — помолчав, сказал Рагоза. — Тут ты попал в точку. А работы много. Кругом кулацкие бунты. По ночам в селах вырезают бойцов продотрядов. В лесах прячутся конные шайки. Отряды Махно подходят почти к самому городу. У них кругом своя агентура. О продвижении наших войск знают наперед. Они убивают рабочих, которые ходят в села на менку. Палят зерно, грабят эшелоны с продуктами — рабочий класс голодает. Бедное крестьянство запугано — активистов уничтожают нещадно.

Рагоза выдернул из-за голенища сапога сложенную бумагу и, развернув ее на столе, подтолкнул Глобе.

— Читай… Завтра будет напечатано во всех газетах, а пока имеем перепечатку на машинке. И пойми правильно, парень. Читай вслух!

Тихон начал глухим от волнения голосом:

— «Резолюция Первого всеукраинского съезда незаможных крестьян о борьбе с бандитизмом…

…Каждый уезд должен дать одну кавалерийскую сотню на кулацких конях и кулацких седлах в войска внутренней службы против бандитов.

…Просить ВЦИК издать приказ о том, чтобы оружие, которое незаможными будет выловлено у бандитов, использовалось для самообороны незаможного крестьянства…»

— Так именно и будет, — прервал Рагоза.

— «…Организовать самооборону села. Каждый наиболее бандитский район должен организовать территориальный полк, связать в нем наиболее сознательных, самых преданных делу трудящихся незаможных селян, которые под угрозой бандитов должны подниматься, связываться друг с другом, отрываясь от мирного труда для ликвидации бандитов.

Съезд обязывает каждый комнезамож зорко следить за бандитами и их укрывателями, о каждом случае… доводить…»

Рагоза потянул листок из пальцев Глобы, свернул его гармошкой и сунул за голенище. Испытующе глянул на Тихона из-под насупленных бровей.

— Вот видишь, какие пироги… И ты, пролетариат города, не поможешь бедному крестьянству? Иль у нас не общее дело, парень? Бандитизм несет всем нам голод, разруху и новые человеческие жертвы. Но мы тебя не уговариваем. Думай сам. Дело предлагается опасное.

Поначалу Глоба думал, что ему сразу выдадут кожаную куртку, сапоги на крепкой подошве, галифе и обязательно — маузер. А еще верного коня с легкой гривой, скрипящее седло и клинок с жарко надраенным медным оголовком рукоятки. Звенящие шпоры, красную звезду на фуражку и ежедневный красноармейский паек.

Но из всего, о чем мечталось, получил только последнее — полфунта хлеба и твердую, как деревяшка, сушеную воблину.

Каждый день Тихон шел через весь город и на окраине стучал в дверь небольшого двухэтажного дома с кирпичными стеками и старой, давно не крашенной, жестяной крышей. Ему открывали, и он поднимался по деревянной лестнице в комнату с домашними шторами на окнах. На дощатом полу лежали вытертые ковровые дорожки. Мебель отсвечивала темным лаком. Шелковый абажур свешивался с потолка на витых шнурах. Это была конспиративная квартира губчека, в которой молодые ее сотрудники постигали азы будущей работы. К ним приходили опытные работники, люди, познавшие царскую каторгу и деникинское подполье. Они учили молодежь умению отрываться от слежки, вырабатывали в них наблюдательность, прививали способность ориентироваться в любых сложных положениях. Новички должны были уметь незаметно следить за другими, четко рисовать словесные портреты, работать в паре с товарищем, метко стрелять из различного оружия, знать приемы обезвреживания преступника голыми руками. И еще много такого, о существовании чего ребята раньше даже не могли предполагать. И все это надо было постичь за два месяца.

Из них готовили сотрудников особых поручений — разведчиков в стане врагов. Глоба занимался прилежно, парнем он был скромным, малоразговорчивым, вопросов почти не задавал, но сам не пропускал ни единого слова.

Вместе с ним приходило на конспиративную квартиру еще человек семь. Друг друга они почти не знали, да на то и времени не хватало: два месяца — это всего лишь шестьдесят дней. Все они люди были разные, но объединяло их одно общее чувство: желание как можно скорее освободиться из-под опеки старших — и туда, в самую гущу схватки, чтобы лицом к лицу, не щадя своей жизни во имя революции… Им всем казалось, что они опоздают, и банды будут разгромлены без них. Втайне каждый думал, что именно он совершит то, что послужит главным переломом в борьбе с бандитизмом в губернии. Наставники снова и снова говорили о бдительности, парни соглашались с ними, но ночами видели сны, в которых гремели выстрелы, рвались гранаты и лихие кони выносили разведчиков из предательских засад, чудом спасая жизни отчаянным парням.

Рагоза каждый раз начинал беседу одним и тем же:

— Ребята, никакой бравады… Если не хотите заботиться о своей безопасности, то подумайте о деле. Представьте, разведчик гибнет — и командир слеп, он беспомощен на местности, лишен информации о противнике. А это значит, как говорит опыт, гибель всего отряда. И запишут такое на совесть разведчика. Пусть он умер в страшнейших мучениях, не сказав ни слова, но он рассекретил себя, нужных сведений не принес. Таким образом стал причиной гибели других.