Обязан жить. Волчья яма<br />Повести

Рагоза пристально глядел в глаза ребятам, стараясь проникнуть в глубину их мыслей. Он повторял еще и еще раз:

— У нас есть отчаянные рубаки — кавалерийский истребительный отряд. Половина бойцов из Первой конной Буденного. Им сам черт не страшен. Ими командуют храбрейшие командиры, от которых бежали гайдамаки и деникинцы. Я думаю, в мире нет командиров более беззаветно преданных революционному долгу. Они могут разрабатывать сложнейшие операции, ходить в конные атаки, сражаться один против пятерых, лежать под ураганным артиллерийским огнем, брать противника в обхват, уничтожая его кинжальными пулеметными очередями… Но все мужество бойцов и умение командиров не помогут нашему делу, если вы, хлопцы, вы, такие незаметные, люди вне подозрения и пристального внимания врага, пока вы, ребятишки, не принесете нужные оперативные данные. А уж тогда… Команда: «По коням! Сабли вон!» И злая сеча. Погоня за бегущими. Руки бандитов уже повязаны веревками. Готовят подводы с пленными для отправки их в город. А походная труба уже зовет дальше: «По коня-я-ям! Марш — марш!» Знать, опять никому неведомый, презирающий славу и почести, глубоко законспирированный разведчик подал свой новый сигнал. Вот так должно быть, ребята. И тогда революция победит окончательно, раз и навсегда! И вы, живые, будете торжествовать на этом великом празднике. Я понятно объясняю, хлопцы?

…Солнце уже стояло высоко. Земля парила перед дождем. Глоба выпряг лошадь и, стреножив ее, пустил пастись по лугу. Сам прилег на линейку, подбив под себя мягкое сено. Вдали поблескивал пруд. Дорога тянулась к плотине, поросшей густыми ивами, а дальше виднелись соломенные крыши Малой Казачки. Село как село — в центре приземистая церквушка с зелеными куполами и облезлым крестом, кирпичная лавка, бревенчатый сруб колодца с выдолбленной колодой для водопоя скота. Куры гребут мусор у завалинок домов.

Малая Казачка… Это было первое задание — надо было узнать, что за банда свирепствует в этих краях. Усталый, с ног до головы пропыленный, Глоба добрался до Малой Казачки к вечеру. Он остановился перед плотиной, прошелся по ней туда и обратно, осторожно ступая по качающимся бревнышкам, размочаленным колесами бричек. Боясь скатиться, опустился к воде и заглянул на мосток снизу — тот весь светился дырами. Цепляясь руками за траву, Тихон поднялся на земляной откос и достал из кармана блокнот. Слюнявя химический карандаш, неторопливо набросал схему моста, на глаз определил его размеры. Рисовал, а сам уже видел, как по пустынной улице села медленно двигается к нему старик в полотняной рубашке навыпуск, босоногий, в солдатских штанах с заплатами. Он остановился неподалеку от Глобы и, склонив голову набок, начал молча наблюдать за действием неизвестного человека. И тогда Тихон, сунув блокнот в карман, вежливо спросил старика:

— А где ваша сельрада? Пожалуйста, проведите меня к председателю.

— К Корневу, что ли? — удивился старик и поплелся по дороге, как бы наверняка зная, что Глоба шагает за ним.

— Как тут живете? — догнал его Тихон. Старик толкнул на затылок вытертую до материи солдатскую папаху и стрельнул в Глобу хитрым взглядом.

— А хто будешь, мил человек? Ай из каких начальников?

— Дорожный отдел, из уезда, — сказал Глоба. — Вы же писали селом, чтобы мосток через плотину починили? Было такое?

— А шут его знает, — усмехнулся старик. — Бумага-то у тебя есть? А то тут строго. Корнев наш сурьезный мужик. Чуть не так — сразу руки повяжет и в холодную.

— Чего это он? — удивился Глоба. — Это же беззаконие.

— Такая у нас, брат, жизнь, — вздохнул старик. — Бандитский район…

В сельраде было прохладно — земляной пол смочили водой. За столом сидело два человека. Один из них, Корнев, долго и очень внимательно разглядывал документы Глобы. Он вертел бумажку так и сяк, натужно сопел, щурясь и отодвигая удостоверение на вытянутую руку. Был он высок, худ, выцветшая кепка затеняла глаза.

— Ну что ж, — наконец проговорил он подобревшим голосом, — бумага в порядке. Милости просим до нашего села. Насчет мостка мы писали. Это уж точно, какой год его не чинят. Форменное безобразие. Только чего вы к нам пеши топали? Иль такому начальству и кобылы нэмае?

— А я подводу отпустил, — ответил Глоба, — думаю, что назад вы уж меня сами отправите.

— Когда ж вы хотите?

— Да завтра поутру.

— Опасно у нас чужим людям, — вздохнул Корнев и покосился на молча сидящего рядом с ним человека.

И тот кивнул головой, хмуро процедив:

— Как ночь — бандиты… Налетают из леса. До утра жрут, пьют, песни спивают.

— А чего ж вы отряд не вызовете? — спросил Глоба, и оба мужчины усмехнулись, словно Тихон сказал какую-то глупость.

— Сообщали. Отряд приедет, живет неделю, другую — тоже не святым духом питаются… А бандиты — точно сквозь землю.

— Утром пойдем к мостку и составим акт по всем правилам, — устало проговорил Тихон. — Куда вы меня устроите? Помыться надо.

— Эх, молодежь, — задумчиво протянул Корнев, не двигаясь с места и незаметно разглядывая Глобу из-под козырька фуражки. — Сколько тебе, хлопец?