Обязательно должна быть надежда

— Ну, что вам, трудно, что ли, отвлечься и перепарковать машину? — громко настаивал он. — Имейте же совесть! Это займет пару минут, я готов за вас постоять в очереди. Мне действительно очень надо. Поймите — вопрос жизни или смерти.

Посетители вовсе перестали обращать внимание на перекошенного мужика с поднятой рукой, только зона отчуждения вокруг него, куда не заходили покупатели, выросла до нескольких метров.

— Люди вы или звери? Нельзя же быть совершенно безразличными к страданиям ближнего! — входил в раж Роман Сергеевич. — Не забывайте, Бог видит каждого из вас, ведет счет добрым и злым делам. Когда предстанете на суд его, что скажет за вас ваш ангел? Не знаете! Нечего ему будет сказать в вашу защиту, и будете гореть в аду. Вечно гореть и корчиться. Когда ваши глаза лопнут от жары, тогда и вспомните, как не хотели уделить минуту ближнему, который, может быть, будет молиться за вас, и именно его молитва станет решающей при вынесении верховного приговора Всевышнего — туда или сюда. Я ведь все равно не уйду, обещаю. Буду ждать хозяина машины и набью ему морду так, что он сам себя потом не узнает. Не говоря уже о его родных и близких.

При упоминании «морды» пара еще молодых, но уже нетрезвых мужчин с интересом подняли головы. Оратор перевел дух и продолжал:

— Ненавижу вас всех, равнодушные и жестокие люди! Вас, которые с легкостью переступят через погибающего человека, голодного ребенка, ищущую сострадания женщину. Сегодня вы отворачиваетесь от ближнего, завтра Бог отвернется от вас. Никто не протянет вам луковицу, и сонмы других грешников увлекут вас в бездны адских тенет. Вспомните, как у Экклезиаста: «Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные». И еще… Что вам?

— Мужчина…

Оказывается, его несколько раз окликнул подросток, который успел выйти на улицу и вернуться.

— Мужчина! «Ровер» уехал уже. Тетка в химчистку ходила.

— Как уехал?

Выскакивая, он отметил, что поддатые молодцы, обладатели таких же, как у него, больших и голодных кулаков, надвигались на него со своими пакетами. В их глазах он успел прочитать решимость и веселый азарт.

Действительно, злополучного «Рейндж-Ровера» не было на месте, более того — его место собирались занять «Жигули».

— Стой! Назад! — на бегу заорал Свекольников, раскинув руки, с одной из которых свисал пакет с термосом. — Я отъезжаю!

— Отъезжай, дорогой, — ответил добродушный бородатый кавказец из «Жигулей». — Зачем так шумишь?

3

Ни белой БМВ, ни серебристого УАЗа уже не было во дворе.

— Не успел, — сказал себе Свекольников. — Уехали.

Он уперся подбородком в руль. Что теперь делать? Куда ехать? Словно ожидая, что все волшебным образом вернутся на свои места и получится, что не опоздал, он продолжал сидеть, уставившись пустым взглядом в дверь подъезда. Жители продолжали входить и выходить.

Одна малорослая бабушка, одетая в желтоватую дубленку, с большими, как блюдца, пуговицами, и в коричневую меховую шапку, похожая на гигантский гриб боровик, обратила внимание на напряженного мужчину. Особенно выделялись ее выпуклые глаза, увеличенные линзами сантиметровой толщины. Как в деревне, она внимательно вглядывалась в него, не скрывая любопытства. Изучила машину, водителя, подошла поближе, даже заглянула в салон. Роман Сергеевич, поворачивая голову, не отрываясь следил за ее передвижением. Наконец она встала возле водительской двери, в упор посмотрела на него. Их головы оказались практически на одном уровне. Законы вежливости требовали опустить стекло.

— Здравствуйте, — натянуто улыбнулся он.

— Холодрища! — громко сообщила бабушка. — В пятьдесят вторую?

— Почему?

— Говорят, шестьдесят тысяч чистогалом отдал, — без разминки начала она. — Сперва думали, он биосексулист, оказался рубака-парень. Сама-то курасаны ему покупала, сенгвичи всякие. Храмовитая такая, носилася с ним как со списанной торбой.

Бабушка замолчала, ожидая реакции. Роман Сергеевич покивал.

— Дегенератор какой-то. Сейчас уехали на олклюзив, где дути-фри. Полупенсион, говорила, пять хамонов. Вот такой чухардаш. Как думаешь, может быть, там хоть обчешется? — она вопросительно смотрела на Романа Сергеевича. Тот пожал плечами. — И я не знаю, палка-то о двух концов. Согласен?

— Полностью, — уверенно подтвердил Свекольников, несколько удивляясь способности разговорчивой бабушки искажать слова.

— Дело-то выведенного яйца не стоит, — серьезно продолжала она. — А теперь доказывай, что ты не баран. Как говорится, добро пожалуйста! Слишком он, конечно, автолитарный, респентабельный и пиндотичный для нее, — бабушка в свою очередь пожала плечами. — Она думает, он изыбленный ультрамиллиардер, а все ясно как белый перец — вернется, как всегда, не соли нашлебавшись. Гаджики покупала ему, разные риоритеты, а этот — ультиматы клал. Одно слово — лоходром!

— Так ее не будет? — поддержал беседу Свекольников.

— Неделю. А к Зине племянница со своей бадьей нагрянула. Маразум какой-то!

— Из какой квартиры?

— Из сорок девятой. Теперь мемеранды поет, а та ей потыкает. Всё как в бездомную бочку.