– Ну, а что же дальше? – спросил я, изо всех сил стараясь не проявлять эмоций.
– Как что? – удивился Рахим. – На высылку оформлять будем. Амарантова – не знаю, за него очень уж мать хлопочет, хотя и его бы надо. Он тоже не работает несколько месяцев, тунеядец. Его трудно взять, правда, мать бурную деятельность развила. Я, говорит, фельетониста из газеты приглашу, я в ЦК жаловаться буду! А что нам газета? Тунеядец и есть тунеядец, да еще морально разложившийся. Сейчас курс Партии, сам знаешь, какой. Ну, с парнем все же не знаю, а Володину – это уж верняк – вышлем. У нее кроме тетки никого нет, а тетка и так с ней намучилась, сама избавиться хочет. Вот суд будет общественный, приходи.
– А где же мать, отец ее? – спросил я.
– Отец, будто, давно их бросил, а мать умерла, – сказал Рахим.
– Спилась мамаша, – добавил Сашка и улыбнулся.
– Да, мать тоже была будь здоров, – продолжал Рахим. – Нам тетка о ней подробно рассказывала. Пила, мужиков водила. Такая и дочка. Яблочко от яблони… Тетка на нее давно уже рукой махнула. Прости-господи, говорит, племянница у меня, не ночует сколько уже. Того и гляди болезнь какую подцепит. А то и промышлять начнет.
– А может уже, – вставил Сашка.
– Нет, пока нет, – серьезно сказал Рахим. – Дневник-то мы читали, там этого нет. И сигналов не поступало. Она больше бескорыстно. Из любви к искусству.
Рахим подмигнул Олегу, и оба парня захохотали.
– А в общем это все теткина инициатива, – отсмеявшись, серьезно сказал Рахим. – Сигнал есть сигнал, понимаете. Мы обязаны отреагировать.
Я поднял глаза и увидел на стене карту района. Района, который находится в их ведении. Под их наблюдением. Района, о котором они неусыпно заботятся.
Что было делать? Мальчики способствуют «курсу», выполняют свой общественный долг. Очерк о них написать? О доблестных «партайгеноссе» в Советском Союзе! Но ведь смешно и думать, что такое «пройдет». Мальчики ведь стараются…
– Подумаю, – сказал я с трудом. – У меня другая тема, но я подумаю.
И встал, чтобы идти.
– Ну, а насчет дневников звони, если интересно, – дружески улыбаясь, сказал Рахим.
– Звоните обязательно, я принесу! – добавил Сашка.
Наконец, я вышел на улицу, на воздух. Шел, машинально почему-то оглядываясь. Ехал в метро, ёжась, как на ветру. Укатали Сивку, совсем укатали…
И вот очутился, наконец, в своей комнате – в коммунальной квартире, с тонкой дощатой дверью и хлипким замком. Ни крепостных стен, ни пулеметов, ни гаубиц. Они и ко мне могут приехать запросто, если захотят. Ведь формально я тоже «тунеядец», потому что официально нигде не числюсь уже несколько месяцев. И гости ко мне приходят – вот же, были совсем недавно ребята, а Антон с Лорой на всю ночь оставались. И Лора приходила потом. А раньше Регина да и другие иной раз. А потом иди доказывай… И не эти пареньки, так другие. Да, я учусь в институте, но на заочном отделении, а потому обязан работать.
«Берем машину как-то вечером, приезжаем»…
Тонкая, деревянная, такая ненадежная дверь. Сосед, который давно уже наблюдает за моей фотографией… Не говоря уже о том, что гости и на самом деле приходят и действительно спиртные напитки употребляют.
–
«Мы нарочно эксперимент проводили. Принесет или не принесет? Принесла, как миленькая»…
«
12
Утром я поехал в библиотеку, в читальный зал.
Взял что-то из периодики – журналы – и «Семью Тибо» Дю Гара. Алексеев как-то – в самом начале – сказал, что неплохо, если бы мой очерк был похож на то место из «Семьи Тибо», где Антуан приезжает в колонию к Жаку. Он очень хвалил это место, а я тоже увлекался когда-то «Семьей Тибо», но именно это место не помнил.
Для начала полистал иллюстрированные журналы. «Огонек», «Семья и школа», «Крестьянка», «Наука и жизнь»… Блеклые, выцветшие картинки. Советские… «Или нет у нас ярких красок?» – не в первый раз думал я.