Обитатели потешного кладбища

– Картины нашлись, самое главное сделано. Этот балаган скоро пройдет, Роберт остынет, соберется с мыслями… я его приведу в себя, устрою аукцион… Не в первый раз… Так, пресса. – Альфред берет газету. – Что тут у нас?

– А, ерунда. Ничего интересного. И вообще, я больше газет не читаю. Решил – буду писать роман, а помимо романа, буду редактировать ваши записки, кое-что я перепечатал, вам следует посмотреть, надо сделать хронологию или какой-то стержень придумать, хотя можно было бы связать истории, фрагменты, что-то вроде рассказов, которые, как ожерелье…

– Вот черт! – Альфред встает на ноги, широким шагом выходит из гостиной. – Рута! Рута, позвоните Сержу, будьте добры, скажите, что его срочно ждут на rue de la Pompe! – Возвращается в гостиную, ищет очки. – Да где они? Ах, вот… – Надевает, встает с газетой посередине комнаты, жадно читает. – Проклятье… Вазин… каналья!

– Что случилось?

– Cochon![172]

– Да что такое?

– Вы видели, что он пишет? Видели?

– Да, видел, ну и что?.. Дрянь.

– То-то и оно, что дрянь, – говорит Альфред, не отрывая глаз от статьи. – Ах ты, мазила! Что ж ты тут ляпаешь? – Бросает газету. – Quand je dis journaliste je dis salaud[173]. – Снова берет, сворачивает в трубочку и засовывает в карман своего летнего плаща. – Откуда он взял, что… нет, ну, откуда он-то взял?.. А видели, какой слог? Самоуверенный, будто все на свете знает!

– Вазин никогда ничего не знает, он только фраерится.

– А? – Альфред смотрит на Виктора, словно не вполне понимая, откуда тот взялся в его комнате. – Ах да, да… – Достает газету, разворачивает, читает, снова сворачивает и кладет в карман плаща. – Нет, надо же, как скудно! Как плоско! Из его статейки выходит, будто Четвергов все это сделал из-за денег. Но ведь это было не так! Глупости! Деньги – ерунда! Другого он хотел, конечно. Славы. Утереть всем носы, вот чего, а не денег. Как это все… поверхностно, мелко… Вы знаете, даже Четвергов, он хоть и дурак был, примитивный человек, но Вазин рядом с ним просто блоха!

– А кто был этот Четвергов?

– Вот так жизнь превращается в строчки, пустые, ничего не значащие… Был человек, а стал… клочком бумаги… газетная статейка. Ну, рано или поздно все исчезнет. Все смоет к чертям Новый Потоп.

– Кстати сказать, из-за этого Вазина я и ушел…

– И правильно сделали.

Альфред берет трубку, ищет спички, один коробок пустой, ищет другой, трясет – есть, но нигде нет табака, ходит, забыв трубку в кармане халата.

– А что я искал?.. Вы меня извините, Виктор, мне надо кое-какие дела обсудить с одним человеком… К вашему увольнению из газеты мы вернемся… Не думаю, что от этого все рухнет. Вы по-прежнему остаетесь на rue de la Pompe, вам ясно?

– Так точно.

– Мы не пропадем. Барахла много. Магазинчик хоть и простаивает, но… Если с умом за дело взяться… что-нибудь продадим… Будем работать. Я займусь Климтом… Издадим, наконец, мои записи, авось что-нибудь заплатят…

– Тогда я к себе, – Виктор встает на костыли. – Не буду терять время даром. Займусь писаниной.

– Валяйте! Увидимся за ужином.

Альфред спускается по лестнице, звонит Лазареву.

– Не хотите поиграть в шахматы?

– Жду вас в Люксембургском саду за столиком, мон ами.