Обитатели потешного кладбища

Мне было пять лет, когда со мной это случилось впервые. В беззаботнейшую минуту, в одном московском парке, – теперь и не соображу, в каком именно. С папой и мамой мы спрятались в ландо от грозы (что было до этого, не припомнить). Никогда прежде я не видел таких длинных ярких молний. Фантастическая иллюминация. Волнение, страх, восторг. Быстро стихло. Мама вышла на пустую улицу: «Дождя-то и нет», – и побежала к воде. «Идите сюда!» Мы с папой поспешили за ней. Втроем мы встали у воды, наслаждаясь тишиной. Все замерло. Омытый, мир был прозрачен и неподвижен. Большие плакучие ивы роняли капли. Как завороженные, мы смотрели на шикарную радугу. Над блестящими крышами, куда ни глянь, ползли фигурные облака, в стеклах дрожало сияние, за домами и куполами тянулась мгла, но где-то тучи дали брешь, сквозь которую сочилось солнце. Меня словно пронзила молния, мне показалось, что она сверкнула, и я несколько мгновений ждал грома, но его не последовало, а потом она сверкнула еще раз, и я догадался: это мой внутренний блеск, что-то во мне проворачивается, какое-то сияющее существо ворочается в складках моей души и мечет искры от радости и неги. О, как я был поражен! Молнией – в самое сердце! Нет, конечно, я не мог ни понять, ни объяснить, ни противостоять этому чувству, которое росло из той радуги, из того ровного падения капель на гладь пруда, из того умиротворяющего покрякивания уток, шороха тростника и рогоза, безмятежного покачивания кувшинок и лилий, из веселого голоса мамы и спокойного присутствия отца. Все складывалось в живой узор, обретало неопределенное выражение. Мир говорил со мной, он изливал на меня свою любовь, и я отдавался этой любви с каждым таким случаем больше и больше, и радовался всему – вещам и людям, которые меня окружали, все казалось значительным, неповторимым: пение птиц, рычание машин, поезд, что стучал вдалеке, скрип половиц, хруст раскаленной на солнце черепицы, перелив солнечных лучей в реке, детские крики, доносящиеся с футбольного поля, и даже боль, которая все чаще рвет мое сердце, даже она превращается в источник немыслимого наслаждения, стоит только осмыслить ее в этом состоянии, как я вижу ланцет Провидения в руке Беатриче, ее улыбка надрезает мой сосуд, и я понимаю, что этот надрез избавит меня от дальнейших земных мучений, соединит с бесконечностью и теми, кого она мне ниспосылала для утешения.