Обитель Апельсинового Дерева

Высший западник ответил ей гневным ревом. Толкнувшись задними лапами, он сорвался с Невидимой башни, сбив этим движением кусок шпиля и большую часть восточной стены. Эда отскочила за колонну, когда огненный шар разбился о часовую башню.

Барабанные удары крыльев затихли вдали. Эда снова вышла к балюстраде. Сабран все стояла на балконе в светлом кругу камня. Меч выпал из ее руки. Она не глядела на часовую башню и не замечала взгляда Эды. Когда к ней выбежал Комб, королева упала ему на руки, и он унес ее в глубину Алебастровой башни.

– Что ты сделала? – прозвучал за спиной у Эды дрожащий голос. – Я видела. Что это ты сделала?

Эда опустилась на пол колокольни. Голова моталась, ее била крупная дрожь.

Сила крови иссякла. Кости казались пустыми, с тела будто содрали кожу. Ей нужно было дерево, хотя бы вкус его плода на языке. Апельсиновое дерево спасло бы ее.

– Ты ведьма! – Трюд, бледная как пепел, пятилась от нее. – Ведьма! Ты колдовала. Я видела…

– Ты ничего не видела.

– Это была аэромантия, – шептала Трюд. – Теперь я знаю твою тайну, и воняет она похуже моей. Посмотрим, достанешь ли ты Триама с костра.

Трюд кинулась к лестнице. Эда метнула свой нож.

Даже в таком состоянии она не промахнулась. Трюд, придушенно ахнув, замерла, приколотая к дверному косяку за край плаща. Освободиться не успела, потому что Эда уже стояла перед ней.

– Мой долг – разить слуг Безымянного. Убиваю я также и тех, кто угрожает дому Беретнет, – проговорила она. – Если ты задумала обвинить меня в колдовстве перед Советом Добродетелей, советую поискать доказательств – и поспеши, пока я не сделала куколок, твою и твоего любовника, и не пронзила им сердца. Ты думаешь, если Триам Сульярд на Востоке, я до него не дотянусь?

Трюд с трудом втягивала воздух сквозь зубы.

– Тронь его хоть пальцем, – прошептала она, – и я увижу, как ты горишь на площади Мариан.

– Огонь не имеет надо мной власти.

Эда выдернула нож. Трюд сползла по стене, едва дыша и зажимая рукой горло.

Эда отвернулась к двери. Она часто и тяжело дышала, в ушах у нее стоял звон.

Она сумела сделать еще шаг и упала.

10 Восток

Гинура оказалась не совсем такой, как представлялось Тани. Четырнадцать лет она на все лады рисовала себе столицу. Вдохновленное рассказами ученых наставников воображение вплетало в грезы замки, чайные домики, прогулочные лодки.

Воображение ее не обмануло. Храмы были больше всех, виденных на мысе Хайсан, улицы блестели, как песок на солнце, по каналам плыли цветочные лепестки. И все же где больше народу – там больше шума и толкотни. Воздух был густым от дыма жаровен. Волы тянули телеги с товаром, между зданиями пробегали или скакали верхом гонцы, бродячие собаки подбирали объедки, а здесь и там орали в толпе пьяные.

И в какой толпе! Тани считала мыс Хайсан многолюдным, но в Гинуре теснились сотни тысяч народу, и она впервые в жизни осознала, как мало знает мир.

Паланкины уносили учеников в глубину города. Листопадные деревья оказались яркими, как в слышанных Тани рассказах, и маслянисто желтели летней листвой, а уличные музыканты восхитили бы Сузу. Тани высмотрела на крышах двух снежных обезьян. Торговцы воспевали шелка, жесть и морской виноград с северного побережья.

Люди отворачивали лица от проплывающих вдоль каналов и по мостам паланкинов, словно недостойны были взглянуть на морскую стражу. Были среди них рыболюди: этим презрительным прозвищем простолюдины мыса Хайсан наградили придворных щеголей, одевавшихся так, словно они только что вышли из моря. По слухам, кое-кто даже соскребал чешую с радужных рыб, чтобы зачесать ее себе в волосы.

При виде Гинурского замка у Тани захватило дух. Крыши цвета выбеленного солнцем коралла, стены – как раковина каракатицы. Он строился по подобию дворца Множества Жемчужин, куда каждый год удалялись для спячки сейкинские драконы: говорили, что он стоит мостом между морем и небесами.

Когда-то драконы были в полной силе и не нуждались в сезоне покоя.

Процессия остановилась перед гинурской военной школой, где предстоял последний отбор морских стражей. Это было старейшее и самое уважаемое учебное заведение своего рода: в нем жили и продолжали совершенствоваться в военном искусстве новобранцы. Здесь Тани предстояло показать себя достойной клана Мидучи. Здесь ей придется проявить искусство, которое она оттачивала с детских лет.

Над головами раскатился гром. Когда Тани выходила из паланкина, занемевшие от долгого сидения ноги подогнулись. Туроза засмеялся, но слуга подхватил девушку:

– Я вас держу, достойная госпожа.

– Спасибо, – сказала Тани.

Видя, что она удержится сама, слуга развернул над ней зонтик.

Первые капли дождя промочили ей сапоги по пути к воротам; Тани вместе с другими упивалась величием их серебряной отделки и выбеленного морем дерева. Под карнизом, словно укрывшись от бури, теснились резные изваяния великих воинов сейкинской истории. Тани высмотрела среди них вечнодостойную государыню Думаи и первого государя. Героев своего детства.

В зале, где они сняли сапоги, новичков ждала женщина. Ее волосы были уложены в гладкую прическу.