Обитель Блаженных

Слева от Евпсихия Алексеевича расположилась Катенька – всё в том же лёгком ночном халатике и прикрытая одеялом – и несколько первых минут ей было явно не по себе от своего нового состояния. Настороженно пытаясь собрать всё, только что пережитое, в разумное озаренье, Катенька блуждала взглядом по пространству и не останавливалась надолго ни на чём. Лишь Евпсихия Алексеевича она одарила робкой извиняющейся улыбкой, но только для того, чтоб он сейчас ничего ей не говорил, сейчас она должна во всём разобраться сама. За Катенькой обнаружился стоически-внимательный Лев Моисеевич, слишком быстро ужившийся в новых обстоятельствах и принявший позу некоего патриция, привычного к восседанию на троне, пускай даже в идиотских кальсонах. Но при этом никуда не подевались его вялая стариковская суетливость, прилипчивая подозрительность в глазах, неуёмное стремление к деликатному почёсыванию у себя в ухе и подёргиванию за усы. К тому же, Лев Моисеевич умудрился притащить с собой специфические кухонные ароматы. И некоторое время они имелись единственными запахами, которые было возможно здесь распознать.

Справа от Евпсихия Алексеевича – на самом изящном и вычурном троне – находилось жилистое и обнажённое человеческое тело, отталкивающе-бледного цвета: неподвижное, словно окоченелый труп, исколотое сочными синими татуировками угрожающего характера и одетое в замызганные пляжные шорты, изрисованные карикатурно-аппетитными абрикосами. К левой руке тела были пристёгнуты наручники, второе кольцо которых бесполезно болталось в воздухе. Распознать этого человека Евпсихий Алексеевич не мог, поскольку головой он низко склонился на грудь, и лица видно не было.

А вот на пятом троне обнаружилась натуральная дворовая крыса, в которой Евпсихий Алексеевич легко угадал давешнею весёлую наблюдательницу за парнями, таскающими мешки в подвал. Зверёк с заманчивой изящностью хищника топорщил усики, жиденькая шкура буквально лоснилась щедрой серостью, морда периодически раскрывалась в хитрой улыбке, обнажая две пары резцов. Нагловато-упитанная крыса расположилась на своём месте вполне по-человечьи, даже вразвалочку, сложив друг на друга тощие когтистые лапки. На происходящее крыса взирала с тем хладнокровием, на которое только и были способны её мизерные утомлённо-умные глаза, и, казалось, была совершенно безмятежной, хотя по временам и подёргивала нетерпеливо-дразнящим длинным хвостом.

– Опаньки! – вдруг произнесла крыса, с удовольствием открывая в себе умение говорить.

И это было первое слово, произнесённое здесь.

ВОСКРЕСЕНИЕ 00:02

Евпсихий Алексеевич очнулся от вязкой, болезненной созерцательности, потыкал кулаком в нескольких местах по трону, убеждаясь в его непостижимой надёжности, и через силу откашлялся, справляясь с онемением.

– Катенька, как ты себя чувствуешь?.. ты понимаешь, что с нами происходит?.. – сразу обратился он к подруге, стараясь произносить слова как можно мягче, чтоб лишний раз никого не напугать странной достоверностью происходящего.

Катенька отмолчалась, только раздражённо дёрнула пальцами, словно отмахиваясь от всяческих неуместных вопросов.

– Ты только не волнуйся, я с тобой. Мы вместе не пропадём.

Катенька недоверчиво угукнула и снова ушла в себя.

– Во мне бурлит нечто такое противоречивое и неуёмное, отчего я думаю, что меня будет нелегко сейчас остановить и подчинить чему-либо несносному. – заявил Евпсихий Алексеевич с явно наигранным боевым простодушием.

Крыса внимательно глянула на Евпсихия Алексеевича и насмешливо фыркнула. О чём-то весёлом поразмыслила и девочка Улинька, легонько покачиваясь из стороны в сторону, и тоже фыркнула, умело подражая крысе.

– Евпсихий Алексеевич! – вздохнул Лев Моисеевич, пресекая неуместный героизм соседа.

– Ну что такое?.. Вот давайте не будем ворчать по пустякам!

– Давайте не будем. – согласился Лев Моисеевич. – У нас всё нормально, всё просто замечательно.

– Нет, не всё у нас замечательно; я понимаю, что случилась какая-то невероятная катастрофа, и мы лишились своего дома, и скорей всего лишились своих жизней. – быстро пробежался строгим взглядом по всем собравшимся Евпсихий Алексеевич. – Поскольку всё это случилось достаточно неожиданно, то у меня даже предположений нет о причинах катастрофы. Нет ни малейших догадок, а это очень нехорошо; поверьте, я нахожусь, словно в тумане. Но вот если только кто-нибудь из вас вздумает паниковать, то схлопочет от меня по шее. И будет совсем замечательно, если тот, кто стал вольным или невольным виновником катастрофы, поскорей признается в своей вине. Нам необходимо понять, что произошло, и к чему нужно готовиться в дальнейшем.