Обитель духа

Он старается показаться дружелюбным и собранным. Готовым к любому слову. Ведь так должен вести себя верный хану воин? Щеки у него покрываются темной краской под тяжелым взглядом Темрика.

«Не трусь, парень, – знакомый голос в голове. – Присматривается хан. Я бы на его месте тоже присмотрелся. Давай скажи что-нибудь».

– Чем могу служить тебе? – Илуге старается, чтобы слова вылетали не совсем уж подобострастные. Получается как-то вяло.

– Да вот, думаю, – медленно отвечает Темрик. – Тулуй тут был у меня, тобой недоволен.

Как недоволен? Обида на лице Илуге смешалась с недоумением. Как это недоволен? И от нападок защищал, и флейту дарил, и разговоры доверительные вел, а теперь – недоволен? Обида переходит в ярость.

– Не знаю, чем я вызвал недовольство вождя, – глухо цедит он, ноздри его слабо подрагивают, румянец уже залил щеки и течет к горлу противным теплом. – Тебе незачем стыдиться меня, хан. Я делал все, что мне приказали. Я дал обет и не собираюсь от него отступать.

– Думаю я, надо мне самому на тебя посмотреть, – говорит Темрик.

Илуге самолюбиво вздергивает голову:

– Смотри, великий хан. Вот он я.

«Задиристо. – Великий Орхой в его голове явно забавляется. – Ну да зато для мальчишки в самый раз так отвечать-то».

«Сгинь из моей головы, ты… – мысленно шипит Илуге. Ему только не хватало ехидных комментариев. – Мог же молчать до сих пор?»

«Норова у тебя много, а вот ума – мало, – отвечает Орхой, и Илуге отчетливо представляет, как тот ухмыляется. – Ты бы глаза разул и на хана глядел, чем со мной препираться. Не для того такой человек безродного сопляка вызывает, чтобы на него полюбоваться!»

– Смело, – усмехнулся Темрик. – Не слишком умно, но – смело. Пока роды не разъедутся, побудешь при мне. Позвать ли кого, коня кому заседлать, оружие заточить как надо. Понял ли?

– Буду рад служить тебе, великий хан. – На лице Илуге облегчение и неприкрытая гордость: еще бы, как побудет он вестником у самого хана, кто потом от него морду воротить вздумает? А Тулуй – пес с ним, коли и впрямь так думает. Илуге ведь знает, что работал по совести, вон руки все рассадил до крови на солеварне. Быть может, Тулуй на него хану специально наговаривает? Старое подозрение шевельнулось в душе, и лучезарное настроение немного померкло.

– О чем загрустил, парень? – весело спрашивает хан. Голову наклонил и в глаза заглядывает.

А, была не была!

– Обидно мне, что вождь так меня оценил, – напрямик отвечает Илуге. – Я старался. Вот погляди.

Хан, правда, на руки его едва взглянул. Но повеселел как-то, очевидно.

– Ничего, что так. Было б все по справедливости в этом мире, так бы и рыбы говорить могли. Иди. Да завтра приди пораньше, еще затемно, – дам тебе халат. Наворочал, поди, на халат-то, раз руки в кровь разъедены.

Вот такой вот странный разговор у них состоялся. На обратной дороге Илуге любопытных взглядов просто не замечал. Мысли крутились по кругу, как лист в водовороте.

«Хан про тебя и вправду что-то слышал или узнал. Решил поближе подержать, приглядеться. Вражда у него со своим зятем. Видно, тот на его место метит. Надо бы разузнать все о ханских сынах, да как у них все управляется?»

– Какое мне до этого дело? – остановившись, закричал Илуге. – Мне, что ли, в ихние дрязги лезть? Шубу дали – хорошо. Еще халат дадут – отлично! И еще у меня есть юрта и шесть коней. В поход по весне пойдем, еще добуду! Что воину надо?

«А тебя, пень белоголовый, в этот котел, похоже, сунули не спрося. Если высокое дерево стоит на отшибе – жди, что его небесным огнем спалит».

– С чего взял-то?

«Вот поглядим. Ты, главное, малек, это… – в интонации Орхоя великого одновременно строгость и замешательство, – меня слушай, когда припрет-то».

– А если не буду? – поинтересовался Илуге, упрямо прищурясь.

«Поскольку у нас сейчас одна голова на двоих, то какая разница, по чьей вине ее снимут! – рассердился дух. – А ты, жеребячья отрыжка, еще думать не научился, не то что голову свою спасать! Чую, неспроста это, говорю же. И пахнет это все чем-то, что моей – тьфу, и твоей тоже! – заднице вовсе не по нраву!»

«Врешь!»

«Я, великий Орхой, – вру? – взревел дух. – Сейчас я душу из тебя как есть вытрясу, щенок!»

«Ты давай, ночи не жди… любитель кошек», – нахально съязвил Илуге. Улыбка сама собой дергала губы, и в результате всего они наконец вместе расхохотались. Со стороны, должно быть, он сейчас выглядит как безумец, промелькнуло в голове. Махнув рукой (и неизвестно, кому же из них двоих этот жест принадлежал), Илуге, все еще улыбаясь, двинулся к дому.

Оказалось, к жутким призракам из заброшенных гробниц, жаждущим пожрать твою душу, можно даже… привязаться. Ну, конечно, с некоторыми, весьма существенными оговорками.

* * *

Флейту Илуге взял с собой. Он вообще теперь носил ее почти постоянно, поверх одежды. Во-первых, он за это время как-то привык к ней. Выдастся свободное время, так хоть есть чем руки занять. А во-вторых… ему хотелось подчеркнуть, что он ценит подарок вождя. Несмотря ни на что. Кто знает – может, это хан наврал?