Обитель духа

Краем глаза он замечает движение отцовской руки, и, прежде чем она опустится, он уже до уха натягивает тетиву. Баяуты уже на расстоянии выстрела, и они тоже тянут стрелы из колчана. Все решат мгновения. Стрела со свистом уходит вперед. Промахнулся! Он промахнулся. От досады хочется взвыть, но некогда, нельзя. Нужно рвануться с места как можно быстрее – неподвижные, они служат хорошей мишенью, и весь расчет на то, что баяуты пошлют стрелы туда, где их в это мгновение уже не будет. Поэтому резко вбок – и вперед по широкому кругу, навстречу визжащим ублюдкам! Промахнулся? Пусть – сейчас он вернет свое, и отрезанные уши врага еще украсят его пояс!

Рядом с виском свистнула стрела, обдав волной воздуха. Хвала Аргуну, пронесло! Где-то сзади истошно заржала лошадь, в которую попали. Чья? Оглянуться назад некогда – прямо на него прет редкозубый баяут с совершенно диким лицом, размахивая над головой ужасающего вида топором. Если такой попадет в него или в коня…

Он бросает коня вправо – умница Ойдо, мгновенно подчиняется, и теперь баяуту труднее достать его, – если, конечно, тот не левша. Правда, он и себя лишает удобной позиции – но не зря же дед научил его метать нож? Он бросает широкий обоюдоострый клинок так, как его учили, – развернувшись на полкорпуса, с левой руки быстрым движением назад. Есть! Нож воткнулся в спину, а что дальше – нет времени, он скорее чувствует, чем видит, нацеленную на него стрелу. Соскользнуть с седла, прижаться к коню сбоку, вцепившись в седло, – давай, Ойдо, не подведи, Облачко! Пронесло! Можно метнуть еще нож, пока баяут открылся, вытаскивая следующую стрелу из колчана. Ножом грудные пластины не пробить, а вот бок, где панцирь крепится кожаными ремешками, не прикрыт, и он бросает второй нож. Больше у него нет. Но и этот поражает цель – баяут, нелепо взмахнув руками, слетает с седла. Вторые уши!

Он счастливо улыбается. Не стыдно перед отцом!

Он с размаху влетает в гущу схватки, Ойдо, кусаясь, с пронзительным яростным ржанием сшибается с гнедым конем, на котором восседает здоровенный мужик, обросший рыжей бородой. У него, должно быть, даже уши волосатые! В одной руке он держит меч, в другой – топор, светлые свиные глазки заливает пот.

С мечом на него лезть глупо, и он пытается достать коня, полоснув по грудной мышце. Гнедой встает на дыбы, баяут бешено орет что-то, и он всем телом чувствует страшный удар, обрушившийся сзади. У Ойдо вырывается какой-то человеческий вопль, и в этом крике он слышит смерть. Молотящие по воздуху белые бабки подламываются, и он летит кувырком под ноги мечущихся коней, ощущая вкус крови. У смерти голубые глаза, он успевает увидеть их прежде, чем его голова коснется земли…

У всех остальных – вожди да князьки, а у джунгаров – ханы. Этим они подчеркивают свое высшее предназначение, волю Вечно Синего Неба, которое благоволит своим избранникам. Однако и под Вечно Синим Небом находятся те, кто лелеет злобу в своем сердце и осмеливается оспаривать заведенный предками порядок вещей.

Темрик, хан джунгаров, имел все основания беспокоиться за свою жизнь. Он был уже стар. Четверо его сыновей – четверо рослых бесшабашных красавцев, один за другим ушли за степным волком, своим предком, в Небесную Степь на Поля Аргуна. Двое погибли уже очень давно, в последних войнах, покрыв себя и род Темрика неувядающей славой. Оставалось два сына, и Темрик начал готовить обоих себе в преемники. Пять зим назад Юдай, его официальный наследник, умер от пришедшей в племя черной болезни, от которой начинают кашлять кровью и умирают в бреду. Тогда много народу умерло, племя обезлюдело. Темрик был безутешен: Юдай был бы лучшим правителем среди всех его сыновей – самым разумным, самым выдержанным, самым справедливым. Младший сын, Иху, был слишком ветреным и бесшабашным, но Темрик отдал ему всю свою любовь и заботу, которую раньше боялся показать остальным сыновьям из боязни быть обвиненным в слабости. Иху в эту зиму исполнилось бы всего двадцать три. Но весной он с двумя шуринами – зятьями Темрика – поехал поохотиться. Ничто не предвещало беды. Однако обратно Иху принесли со стекленеющим взглядом и вялым, бесчувственным телом: по рассказам, его неудачно сбросила лошадь. Темрик, в свое время славившийся силой, вышел из юрты и свалил провинившегося коня с ног одним ударом пудового кулака. И заплакал. Иху пролежал неподвижно еще несколько дней, а потом перестал дышать.

Темрик остался один. У него было достаточно оснований, чтобы подозревать, что произошедшее с Иху не было обыкновенным несчастьем. Но впрямую предъявить свои обвинения он не мог. Хотя и видел, как зятья ведут свои игры по перетягиванию на свою сторону самых влиятельных членов племени. Но пока закон джунгаров охранял его: хан либо назначает себе преемника сам, либо его надлежит победить в честном бою. Сорок зим назад Темрик стал ханом именно этим последним способом, и с тех пор не родился в племени джунгаров человек, который мог бы побороть его, хотя его голова уже была полностью седой.