Обитель духа

А новое пришло неожиданно и совсем недавно, во время совершения обряда Тиирэлгэ над больными. Сэргэ-тииргэн – так называли место для совершения такого обряда – испокон веку располагалась неподалеку от зимнего становища. После летней перекочевки всех, кто болел, а также беременных женщин, следовало «провести» через обряд, чтобы духи болезни бывших и будущих потеряли их следы. Для того следовало обкатиться по земле вокруг священного места в шубе из шкуры черного барана, а шкуру потом сжечь. Онхотой руководил обрядом, а его помощники помогали участникам обряда найти верное направление, поднимали на ноги, поили кумысом на травах. Обряд уже заканчивался, и Онхотой уже начал напутственное благословение, когда увидел. Сразу несколько стремительно сменившихся видений промелькнуло в голове, наслоилось друг на друга – слишком быстро, чтобы человеческий разум сумел все их осознать и запомнить. Но кое-что ему удалось удержать в памяти. И даже этого хватило, чтобы наложить бремя молчания на его уста – уста шамана, у которого ложь или зависть отнимает по девять лет жизни. Слово – оно ведь как дыхание, не знаешь, с чем смешается и куда улетит. А слово шамана – тем более.

Онхотой охватил себя за плечи, задумчиво покачался на носках. Небесные духи принесли с чужаком дыхание перемен. Но знака не дали. Или все-таки следовало все же хана предупредить?

– У-у, глаза рыбьи, – зло сказал Баргузен, когда они отъехали.

– Что это ты? – удивилась Янира, себя не помнившая от счастья. – Он такую плату назначил, что лучше быть не может. И не в долгу остались, и корову купим. А у нас в котле один суп из деревянной ложки! Пожалел он нас.

– Обошлись бы и без его жалости, – прошипел Баргузен.

– Мне тоже было неловко, – согласилась Янира. – Но ведь это же для Илуге.

Баргузен не нашелся что ответить. Молчал, сопел, а потом вдруг взорвался:

– Ненавижу, что меня здесь держат за раба. Смотрят, как на пустое место!

– А что, к тебе раньше разве по-другому относились? – удивилась девушка. – Живы остались. Все. Я думала, нас убьют еще там, у реки. Все из-за меня. Я тогда тебе про этот джунгарский обычай рассказала.

– При чем тут это? – Баргузен почти кричал.

– Тогда я совсем не понимаю, – пожала плечами Янира.

– И не поймешь, – горько бросил Баргузен.

Они долго ехали молча, погруженные каждый в свои мысли. Уже на полпути к своей юрте Баргузен вдруг ткнул ее в бок, заставив обернуться.

Немного ниже, в небольшой круглой низинке между двумя пологими сопками, джунгары тренировались в искусстве соскакивать и запрыгивать в седло на всем скаку. Девять или десять закутанных в овчинные тулупы фигур выстроились в ряд, пока кто-то один разгонял своего коня, делая широкий круг, и прямо напротив зрителей не выполнял свой трюк – один другого сложнее. Просто уму непостижимо! То один встал во весь рост на несущемся галопом коне. То другой соскочил с седла и тут же взлетел обратно задом наперед. Янира смотрела на них во все глаза – она и не думала, что такое возможно.

– Это женщины, – прошептал Баргузен у самого ее уха.

– Не может быть! – Янира вгляделась и поняла это в то же мгновение. И действительно, для мужчин фигурки были слишком маленькими и легкими. Женщины!

– Я слышал, в старые времена джунгарки бились наравне со своими. – Баргузен остановил коня, и какое-то время они оба молча наблюдали за удивительным зрелищем.

– Если у них так умеют ездить женщины, как же ездят мужчины? – выпалила Янира. Она повернулась к Баргузену, ее глаза сияли от восторга.

– Не знаю, как ездят, а дерутся они хуже, чем Илуге. – Баргузен самолюбиво дернул верхней губой. – Подумаешь… В настоящем бою эти… показательные скачки совершенно непригодны.

– Да уж, ты у нас такой опытный боец, – фыркнула Янира. Ну что за напасть, опять они сцепились! – Кому как не тебе это знать!

– Ну и не тебе, женщина, – окрысился в ответ Баргузен, раздувая ноздри.

– Может, я сейчас и не могу, – запальчиво выкрикнула Янира. – Но раз они могут, то я-то чем хуже?

Их прервал быстрый топот копыт. От группы всадниц отделилась одна и теперь неслась на них на полном скаку. Без шапки, две длинных черных косы колотятся о спину. Лицо, наверное, было бы даже красивым, если бы не широкий шрам, располосовавший щеку до самого подбородка.

– Чего раззявились? – резко крикнула она, осаживая лошадь в трех шагах. Конь замер как вкопанный. – Здесь вам не смотрины!

– Уже уходим, – покладисто согласился Баргузен. – Поехали, Янира.

Они повернулись и проехали мимо, выпрямив спины, с каменными лицами. Всадница какое-то время провожала их взглядом, а потом, коротко свистнув, унеслась.

Илуге сидел у коновязи, поставив лицо неяркому солнцу, наконец пробившемуся сквозь хмурые облака. После обильных снегопадов, длившихся три дня, в первый раз хоть чуть-чуть прояснило. Судя по тому, как с полудня начало холодать, к вечеру развиднеется. На горизонте облака уже истончились, превращаясь в перистые ленты, и кое-где проглядывали клочки голубого неба.