Обитель любви

— Дорогая, я знаю, что ты ей завидуешь. — Бад давно почувствовал то, чего не замечала Амелия. С самого первого дня его знакомства с Ютой он понял, как велика ее зависть к жене. — Но не дай этому чувству взять верх над тобой. Лучше иди домой, пока не сказала чего-нибудь такого, о чем потом будешь жалеть.

Юта шумно дышала.

— А что мне говорить, Бад? Теперь твоя очередь. Это ты спроси свою жену, как это у нее получилось зачать ребенка после стольких лет бесплодия? Чудеса, да и только, верно? Спроси, как ей удалось проделать этот фокус? Спроси также о ее лучшем друге...

— Вон отсюда! — тихим хриплым голосом приказал Бад. Он встал из-за стола. — Пошла вон из моего кабинета! И вообще вон из этого здания! Оно принадлежит мне!

— А ребенок нет! — крикнула Юта. Словно порыв ветра налетел. — Он от Три-Вэ!

Два красных пятна на ее щеках стали багровыми, глаза дико блестели. Она резко развернулась — взметнулись пурпурные юбки — и вышла, хлопнув дверью.

Бад остался стоять, глядя в окно. Ветер полоскал флаги, гнул флагштоки. Он медленно подошел к вешалке и машинально потянулся за шляпой. Чемодан из свиной кожи он не взял.

5

Он вошел в дом. Дверь была не заперта. До позднего вечера в Лос-Анджелесе никто не закрывался, а многие оставляли двери открытыми и по ночам. Он снял шляпу и остановился, чтобы пригладить волосы. Из-за двери в гостиную доносились звуки фортепьяно. Музыка была незнакомая. Мелодия взлетала и падала печальными, несвязными аккордами. Ему она играла Виктора Гарберта, Оффенбаха и музыку к театральным представлениям, шедшим на Бродвее.

Он открыл дверь в гостиную, и музыка оборвалась. Амелия удивленно посмотрела на мужа.

— Я не слышала, как ты вошел, — сказала она.

— Три-Вэ уже ушел?

— Почти полчаса назад, — сказала она. — А как же Санта-Паула, Бад?

— Значит, он все-таки был здесь!

— Он принес наброски какого-то двигателя, работающего на нефти. Сказал, что вы с ним обсуждали эту тему. — Она опустила крышку пианино.

Бада очень угнетало то, что он не мог разделить многие ее увлечения: музыку, книги и поэзию, которые она любила. Три-Вэ все это было доступно. А что еще ему оказалось доступно? Бад сунул кулаки в карманы брюк. «Да что это со мной? Я уже приговорил ее. С чего это вдруг я сразу поверил в донос толстухи горничной на самого благородного человека в мире?»

— Юта заходила в офис, — проговорил он. — От Санта-Аны она повредилась в уме. — Он покачал головой. — Амелия, милая, она просто отвратительная женщина! Завидует тебе и всему, что у тебя есть.

Говоря это, он оглядывал комнату. В представлении Бада гостиная должна быть обставлена непременно мебелью с обивкой из темного бархата и темной парчи, а эта комната была вся в голубых и белых тонах, на стенах висели яркие пейзажи, такие комнаты он видел на юге Франции. Светлая и воздушная, она подходила Амелии, и дом ей подходил. Следов его пребывания в доме не ощущалось. А были ли они вообще в чем-нибудь? Что их связывает?

Амелия поднялась из-за пианино.

— Что сказала Юта?

— Это было так отвратительно... Боже!

— Ты не поехал в Санта-Паулу. Значит, для тебя важно то, что она сказала.

— Нет, клянусь.

— Тогда почему ты здесь, Бад? — дрожащим голосом спросила Амелия.

— Скажи мне, что я не должен ей верить! Это просто немыслимо... Ты и Три-Вэ?!.

Амелия судорожно вздохнула. Расправив плечи, она медленно подошла к окну и уставилась на растрепанные ветром кусты.

— Дорогая, я знаю, что ты говорила с ним о книгах и музыке... О тех вещах, в которых я ничего не понимаю...

— Не смей никогда думать, что у меня есть кто-то, кто мне дороже тебя, — зло проговорила она. — Бад, как ты мог поверить?!

— Значит, она солгала?

Сильный порыв ветра налетел на кусты. Окно было открыто, и в комнату ворвалась струя горячего воздуха, разметав ноты на пианино.

Амелия повернулась к мужу лицом.

— В ночь фанданго... — тихо, но отчетливо сказала она. — В ночь фанданго Три-Вэ вообразил, что он неудачник. Он рыл свой колодец и думал, что все над ним смеются. А праздник он назвал пародией на прошлое. Настроение у него было подавленное. Он ощущал свою полную беспомощность.

— Я его знаю, не забывай. Он мой брат. — Он бессознательно содрогнулся. «Спокойно, — приказал он себе мысленно. — Спокойно. Судить пока рано. Выслушай ее». Ему вдруг вспомнилась Роза и его умерщвленный ребенок. Вспомнился он сам, валяющийся ночью на влажной от росы траве за салуном в Ньюхолле, где его рвало от горя и ярости. Он поднял глаза на жену. — Продолжай, — сказал он.

— Он слишком много выпил. Вышел на улицу. Я пошла за ним. Он... я...

У Бада мгновенно перехватило дыхание. Он услышал собственный шумный вдох.

— Значит, Юта честная женщина, — произнес он и сам удивился своему громкому язвительному тону. — Ты погуляла с братцем у меня за спиной.

— Я... Это было только один раз. Прошу тебя, Бад...

— Просишь меня? Ну конечно, о чем речь, дорогая?! Я счастлив, что у меня такая верная жена, хранительница домашнего очага!

— Он был сильно пьян. Он... Я не хотела.