Обитель любви

— Согласен, но на определенных условиях. Ты можешь тратить деньги на самое необходимое для него, но без излишеств. Я собираюсь за этим следить. Что касается времени, которое ты будешь ему уделять, — это твое дело. Коль скоро это не будет отражаться на твоих обязанностях по дому. — «Неужели это я, Бад Ван Влит?! Неужели я говорю все это своей любимой?!» — Дальше: пока я дома, ты к нему ни ногой. И вообще держи его от меня подальше. Со своей стороны я позволю ему жить в моем доме, буду одевать его и все такое. — Он говорил ровным чеканным голосом, словно оговаривал условия какой-то сделки. Ему хотелось удариться в слезы, на коленях попросить у нее прощения, но он продолжал говорить и намерен был каждое сказанное слово подкрепить действием. — Я ясно выражаюсь?

— Да.

— Врачи, дантисты — пожалуйста. Но никаких домашних учителей, никакого колледжа. И еще. Я не хочу ничего слышать о его проблемах, болезнях и прочем. Он будет носить мою фамилию. Все! На моем месте большинство мужчин выказали бы меньше великодушия.

— Ты хочешь наказать меня, — проговорила она ровным голосом. Но в глазах у нее застыло умоляющее выражение, как у раненого зверька. — Ты рассердился. Я тебя понимаю.

— Еще бы, рассердился! Но, Амелия, я никогда не лгал тебе. С самого начала я рассказал тебе о себе все. Я не собираюсь лгать и сейчас. Я презираю твоего ребенка и никогда не смогу скрыть своего отвращения к нему. Ты веришь в это?

— Да, Бад, верю.

Кожа ее потускнела, четче обозначились тени под вдруг запавшими глазами. Он окинул ее взглядом, маленькую женщину с раздувшимся от бремени животом. Он никогда еще не любил ее так, как сейчас. И никогда еще ему не хотелось так больно ранить ее. Его раздирали любовь и ненависть, торжество и поражение, радость и отчаяние, вера и измена. Эти противоречивые чувства сжимали его словно в тисках. От осознания утраты во всем теле разлилась слабость.

Он открыл двери гостиной.

— Люди, если они об этом узнают, подивятся моему великодушию, тому, что я вообще согласился признать этого ребенка.

— Бад, всегда помни, что я тебя люблю, — чуть слышно, будто задыхаясь, прошептала она.

— Могу тебе ответить, что сейчас я счел бы за счастье убить тебя! Так что лучше уж мне все-таки поехать на несколько дней в Санта-Паулу, переждать там, пока это желание не ослабеет.

На столе в холле лежали чертежи локомотива, работающего на нефти, которые принес Три-Вэ. Бад даже не взглянул на них. Взяв шляпу, он повернулся и увидел, что Амелия вышла в холл следом за ним. Позволив своей злобе нанести ей последний жестокий удар, он сказал:

— Для меня он всегда будет ублюдком!

Она кивнула. Казалось, она отгородилась от него, и его удары уже не достигают цели.

Желая убедиться, что она страдает не меньше его самого, он повторил:

— Для меня он всегда будет ублюдком!

6

Прошло уже несколько минут после того, как Бад ушел, а Амелия все еще стояла не двигаясь. Через веерообразное окно в холл проникал желтый солнечный свет. Налетел неожиданный заунывный порыв Санта-Аны и швырнул на крыльцо опавшую листву и сломанные ветки. Амелия покачала головой. Она медленно стала подниматься к себе в спальню. Плод был большой, он раздул хрупкое тельце, и каждый ее шаг был неуклюжим и болезненным. Она сохранила равновесие, цепляясь за перила лестницы.

Амелия вошла в спальню, закрыла за собой дверь и опустилась перед туалетным столиком. Открыла верхний ящик и вынула большой и плоский футляр с драгоценностями. Крышка была обтянута кожей, в которую была врезана маленькая золотая пластинка с выгравированной надписью: «Миссис Ван Влит Младшая». Она нажала на замочек. Крышка отскочила. В бархатных ячейках лежал ювелирный гарнитур. Великолепное колье из жемчуга с алмазной пряжкой, два золотых браслета с жемчугом и бриллиантами, пять маленьких брошек в форме полумесяца и пара серег с подвесками из мелкого жемчуга и бриллиантов. Один из алмазов застежки колье весил больше карата, камни браслетов — чуть меньше. Бад купил ей этот гарнитур в Париже, и она надевала его в Лос-Анджелесе только однажды, когда их пригласили на бал в честь тридцатилетия Люсетты Вудс. На ее драгоценности люди пялились не из-за их красоты, а из-за высокой стоимости. Впервые Амелия и сама смотрела на них оценивающе. Она взяла самую маленькую брошку. Бриллианты сверкнули на солнце. Когда Бад подарил ей этот гарнитур, он приколол именно эту брошку, самую красивую из всех, ей на грудь. Теперь ее глаза были пусты. Она положила брошь обратно в шкатулку.

«Для меня он всегда будет ублюдком».

Она закрыла лицо руками, но тут же выпрямилась.

— Хватит, — проговорила она вслух. — Плакать уже поздно.