Обитель Тьмы

Рамон был спокоен. Если он и волновался, то тщательно скрывал свое волнение за непроницаемым лицом. Свободной рукой толмач расшнуровал плащ, стянул его с плеч и швырнул на траву.

Противники встали друг против друга на площадке, в самом центре газарского стана. Рамон был на голову выше Фаркука и выглядел сильнее. Он был строен и подтянут, а в каждом его движении чувствовалась ловкость и грация дикой кошки.

Фаркук стоял между двух костров с опущенным боевым топором и смотрел на Рамона странным взглядом. Голова его слегка подрагивала, словно у старика, страдающего болезнью Паркинсона, однако во всем его облике – в расстановке ног, в наклоне головы, в прищуренных глазах и чуть выставленной вперед нижней челюсти – чувствовалось что-то опасное и зловещее.

Глеб заметил, что стрельцы Бранимира волнуются. Видимо, и они поняли, что Фаркук – не просто отрок с затуманенным взором. И если уж головорезы, подобные газарам, признали этого парня лучшим воином, то у этого должна быть причина.

Нойон поднял руку, выждал пару секунд, а потом небрежно махнул. И бой начался.

Фаркук сжал в руке боевой топор, остро взглянул на Рамона и вдруг зарычал. И тут случилось то, чего Глеб так опасался: сухое тельце Фаркука стало быстро увеличиваться в размерах и обрастать шерстью.

«Злоба и гнев превращают нас в зверей, даже когда мы находимся внутри круга заклятия», – пронеслись в голове Глеба слова нойона.

Лицо газара завибрировало и вытянулось вперед, в раскрывшейся пасти засверкали острые клыки. За мгновение до того, как метаморфоза закончилась, оборотень поднял топор и с устрашающим рыком бросился на Рамона.

Итальянец увернулся от чудовищного удара, затем поднырнул под топор, резко повернулся и рубанул оборотня мечом по ногам. Однако тот отскочил в сторону и уставился на Рамона пылающими злобой глазами.

– Тише, милый, тише… – проговорил Рамон по-газарски, выставив перед собой меч. – Будь послушным песиком, и я дам тебе косточку.

– Сперва я полакомлюсь твоей! – пролаял оборотень и снова бросился на итальянца.

Но и на этот раз итальянец увернулся, лезвие топора просвистело у него над головой, срезав черную кудрявую прядку волос.

Рамон забежал оборотню за спину и рубанул его мечом по мускулистой, покрытой волчьей шерстью спине. Удар меча лишь слегка расцарапал кожу зверя и еще больше разозлил его.

Оборотень развернулся и, свирепо рыкнув, наотмашь ударил Рамона обухом топора по голове. Удар пришелся вскользь, но сила его была такова, что толмач повалился на землю, а на лицо ему хлынула кровь.

Чудовище издало звериный рев и ринулось на Рамона. Толмач откатился в сторону и вскочил на ноги. Лицо Рамона было бледным, а на его высоком лбу поблескивали капли пота.

– Рамон, держись! – ободряюще крикнул Глеб.

– Не сдавайся, парень! – гаркнул воевода Бранимир.

Оборотень поудобнее перехватил в лапе топор и снова ринулся на Рамона. На этот раз итальянцу не удалось увернуться, и он грянулся об землю, сбитый с ног обухом топора.

Оборотень захохотал и поставил на грудь поверженному противнику огромную, когтистую волосатую ногу. А затем гулко ударил себя кулаком в грудь, вскинул к небу ужасную звериную морду и торжествующе завыл.

И тут газары закричали. Глеб понимал смысл их воплей и без перевода.

– Фаркук, добей его!

– Убей странника!

– Порви его, Фаркук!

Глеб облизнул пересохшие от волнения губы, быстро вытащил из кармана две Зерцальные Скобы, отнятые у барыги Бельмеца. Сунул одну в рот и крикнул:

– Рамон, лови!

Металлическая скобка взлетела вверх, тускло сверкнула в свете солнца, пролетела три сажени, отделяющие Глеба от Рамона, и приземлилась в вытянутую ладонь итальянца.

Оборотень оборвал победный вой и гневно и вопросительно уставился на Рамона.

– Вставь ее под губу! – крикнул Глеб.

Рамон быстро сунул скобу в рот, под верхнюю губу. В ту же секунду Фаркук вскинул свой боевой топор и со всего маху обрушил его на голову итальянца.

Глеб замер на месте. Лицо его словно бы оцепенело, глаза были полуприкрыты веками, словно у сомнамбулы. А Рамон, ловко извернувшись, выскользнул из-под тяжелой пяты оборотня, откатился в сторону и вскочил на ноги.

Лицо Рамона неуловимо изменилось. Взгляд стал недобрым и тяжелым, на щеках вздулись желваки. Он облизнул кончиком языка губы и хрипло проговорил:

– Ну, давай, Кинг-Конг. Покажи, на что ты способен.

Оборотень взревел и вновь бросился на итальянца. Тот ловко увернулся и, насмешливо прищурившись, спросил:

– Это все, что ты можешь, волчишка?

Воевода Бранимир изумленно вскинул брови и быстро покосился на Глеба.

Глаза того по-прежнему были полуприкрыты, а на губах застыла усмешка – такая же холодная и жестокая, как на лице Рамона.

В глазах воеводы мелькнула догадка. Он снова перевел взгляд на итальянца. Тот поудобнее перехватил меч, а в следующий миг оборотень и человек ринулись навстречу друг другу.

Оборотень обрушил на голову итальянца топор, однако за мгновение до этого Рамон успел подставить меч. Удар Фаркука, однако, был столь чудовищен, что легко отбил меч Рамона и вскользь задел его голову.