Обитель Варн

выдавая своего присутствия. Часа два сосульку сталактитовую изображал, пока,

наконец, вожак не оторвался от тела женщины, закончив таинство.

Приблизился несмело. Бэф, щуря злые глаза, уставился на сородича:

— Слово кому скажешь, будешь искать другой клан, — предупредил с шипением.

— Я нем, как камень, — заверил Урва, вытянул шею, с любопытством разглядывая

красно-синие пятна ран на теле мертвой девушки. Бэф ногтями принялся вытаскивать

из ранок пули, зализывать их. Последняя пуля звякнула о камень и словно

разбудила труп. Девушка начала корчиться, хрипеть. Пришлось помочь вожаку

держать ее.

— Может, к Соуисту? — предложил Урва.

— Как раны затянутся, — согласился Бэф, вглядываясь в лицо Лесс. И трое суток

не отходил от нее, грел, нежил, учил дышать и залечивал раны. Но появившемуся

детенышу нужен был более тщательный уход, а его нянькам пища и отдых.

Через неделю со спящей на руках вожака Лесс они улетели к Соуисту, надеясь

получить помощь и пристанище. И получили. Старый Варн всегда отличался

гостеприимством…

Бэф слетел с крыши, вспугнув воспоминания Урва. Весь клан рванул к краю, следя

взглядами за вожаком. А тот парил над двухэтажным зданием внизу и вглядывался в

фигурку, сидящую на ступенях.

— Лесс, — зашипела Ойко. Гаргу обнял ее:

— Все еще ревнуешь?

Та вздохнула и, виновато посмотрев на Варн, прижалась к нему, потерлась лбом о

плечо:

— Больше не буду.

`Лесс', - донесся до Варн печальный вздох вожака.

Девушка встала и пошла в сопровождении мужчины к машине, а Бэф так и не

приблизился к ней, не выдал своего присутствия.

Алиса открыла дверцу машины и увидела на сиденье томик стихов Цветаевой.

— Откуда? — вскинула взгляд на водителя, молодого лопоухого паренька.

— Вы лейтенант Сталеску? Вам передали. Берите, — улыбнулся застенчиво,

покосился на лейтенанта — сопровождающего. — Это стихи, ничего запрещенного.

Алиса осторожно взяла том, провела пальцами по обложке и уставилась на парня:

— Давно передали?

— Часа два назад, — пожал тот плечами.

Лесс огляделась, тщательно осмотрев каждую точку. Никого: тишина, не многолюдно,

ряд машин и зданий, неровные горные вершины и слепящие пятна радарных тарелок на

крышах. Ей показалось, что на крыше центрального здания, у антенного пика, кто-то

есть. Пригляделась, приложив ладонь к глазам, и поняла, что это всего лишь игра

бликов от полированных поверхностей зеркал да пластика.

`Как жаль', - екнуло в груди. Рука сжала том стихов, словно шкатулку с

драгоценностью. Взгляд упал на розовую ленту закладки.

— Садитесь, Сталеску, — подтолкнул ее в салон лейтенант. Помог забраться

внутрь и сел сам. Машина тронулась с места.

Лиса открыла книгу, провела пальцами по розовому атласу закладки и прочла

отмеченное галочкой стихотворение:

В мире, где всяк сгорблен и взмылен,

Знаю — один мне равносилен.

В мире, где столь много хощем,

Знаю — один мне равномощен.

В мире, где все плесень и плющ,

Знаю — один ты — равносущ.

Мне.

Лесс оглянулась. Машина уже выехала за ворота, покинула последний приют

неудавшейся агентки. Стекла зданий и КП, серый бетон ограды стремительно

удалялись, перечеркивая прошлое девушки извилистой кривой дорогой. Никто с ней

не прощался, не махал рукой. Но Лиса четко видела, как солнце высвечивает фигуру

Бэфросиаста, ровный строй Варн, застывших у ворот. Всех, кто был ей единственно

дорог, но оставался в прошлом, как и те, кто прошел мимо незамеченным или

оставившим глубокий след черных дел.

`Я люблю тебя', - прошептала Лесс миражу, позволив себе эту малость, в надежде,

что признание и осознание излечит ее, поможет забыть, примирит с собой и своим

зыбким будущим.

Эпилог

Бэф сидел на подоконнике и кормил в ладони залетную птаху. Глупышка отбилась от

своих. Стайки по весне останавливались в обители Варн, чтоб отдохнуть и вновь

продолжить путь. А эта птица так и не улетала, хотя могла легко вспорхнуть и

ринуться прочь вместе с собратьями.

Бэф посмотрел вдаль: Лесс тоже отбилась от стаи, и так же могла вернуться. Но

живет, как и эта меленькая птичка, вдали от своих, считая чужих родными.

Кто кормит ее с ладоней? Кто греет ее озябшие руки и продрогшую душу?

И хочется крикнуть в рассветный туман: я все еще жду тебя!

Но страшно вспугнуть птицу с ладони.

Изо дня в день одна и та же картина.

Урва специально громко шмыгнул носом, вспугивая птичку с ладони вожака. Бэф

недовольно уставился на Варн, единственного оставшегося в эту пору в зале:

— У тебя бессонница?

— Ага, — вздохнул, пряча взгляд.

— Полечить?

Урва крякнул, не зная, как расценить явную двусмысленность вопроса. Принялся в

раздумьях царапать ноготком темное пятнышко на столе. Лучше б, конечно, уйти,

пока вожак не рассердился всерьез, но вот тело, словно вросло в стул. И решился:

была не была!

— Я вот что думаю, Бэф…

Тот не скрыл ехидства: знаю я все твои мысли, Аристотель ты наш.

— Нет. Ты послушай: двое из клана ушли, а пришел лишь один детеныш.

— Не рад пополнению?

— Э-э… ну, рад… только ненадолго Рысь у нас.

— Наоборот. Она приглянулась Хоф.

— Да, но профессор хочет, чтоб она вернулась домой.

— Рысь больше не его внучка. Она Варн, и будет принимать решения сама. Теперь и