Облачный атлас

Ваше свидетельство, несмотря на мои протесты, должно быть сохранено в том виде, в каком вы его даете. Я… э-э… мы должны идти дальше… Как долго вы наблюдали за описываемой вами бойней?

Точно сказать не могу. Может быть, десять минут, а может, и час. Помню, как Хэ-Чжу молча вел меня через пищевой блок. Чистокровные играли в карты, ели лапшу, курили, посылали сообщения, шутили, занятые повседневной жизнью. Как могли они, зная о том, что творится на нижней палубе, так… невозмутимо там посиживать, словно на их судне обрабатывались не фабрикантки, а сардины? Почему не вопила их совесть, требуя положить конец этой бойне? Бородатый охранник, подмигнув мне, сказал:

— Поскорее возвращайся, милашка.

В поезде метро, направляясь обратно в ночлежку, я среди раскачивающихся пассажиров видела мертвые тела на монорельсе. Поднимаясь по лестнице, я видела, как поднимаются они над камерой казни. Войдя в свою комнату, Хэ-Чжу не стал включать соляр; он лишь приподнял на несколько дюймов жалюзи, чтобы огни Пусана разбавили темноту, и налил себе стакан соджу. Покинув плавучую бойню, мы с ним не обменялись ни словом.

Я единственная из всех своих сестер видела истинную Экзальтацию и оставалась в живых.

Наш половой акт был безрадостным, непривлекательным и неизбежно импровизированным, но он был актом жизни. Звезды пота на спине Хэ-Чжу были его даром мне, и я собрала их своим языком.

Затем молодой человек нервно закурил мальборо и в тишине с любопытством стал разглядывать мое родимое пятно. Уснул он на моей руке, придавив ее. Будить его я не хотела; боль превратилась в онемение, онемение — в булавки и иголки; наконец я изогнулась и выскользнула из-под него. Накинула на Хэ-Чжу одеяло — ведь чистокровные могут простудиться невесть отчего в любую погоду. Город готовился к отбою. Расплывчатое его сияние меркло по мере того, как выключались РекЛ и огни. К этому времени последняя прислуга из последней очереди уже должна была умереть. Производственная линия бойни стала, должно быть, чистой и беззвучной. Мясники, если они были фабрикантами, уже находились в своих дортуарах, если же чистокровными, то пребывали дома, в кругу семьи. Завтра Золотой Ковчег поплывет в другой порт, где переработка фабрикантов начнется сызнова.

В ноль часов я приняла Мыло и залезла под одеяло к Хэ-Чжу, согреваясь его телом, живым и юным, несмотря на весь ужас, свидетелями которого мы стали. Этот ужас и заставил нас заглушить воспоминания о плавучей бойне — тем способом, что свойствен мужчине и женщине.

А вы не испытывали злости к нему и Апису из-за того, что они продемонстрировали вам творящееся на Золотом Ковчеге, не позаботившись адекватно подготовить вас к невероятному шоку?

Нет. Какие слова могли бы они употребить?

Утро принесло с собой жаркую влажную дымку. Хэ-Чжу принял душ, затем поглотил огромную чашу риса, маринованную капусту, яйца и суп из морских водорослей. Я помыла посуду. Мой чистокровный любовник сидел за столом напротив меня.

Я заговорила — впервые с того момента, как мы оказались над линией извлечения протеина.

— Этот корабль должен быть разрушен. Все корабли-бойни в Ни-Со-Копросе, подобные ему, должны быть потоплены.

Хэ-Чжу согласился.

— Верфи, на которых они строятся, должны быть уничтожены. Системы, которые их обслуживают, должны быть ликвидированы. Законы, которые позволяют существование таких систем, должны быть отменены.

Хэ-Чжу согласился.

— Все потребители, чиновные и Советники в Ни-Со-Копросе должны понять, что фабриканты являются чистокровными — что чистокровными являются все, независимо от того, в матке они произросли или в маточной цистерне. Если убеждение не сработает, то вознесенные фабриканты должны сражаться вместе с Союзом для достижения этой цели, прибегая к любой необходимой силе.

Хэ-Чжу согласился.

— Вознесенным фабрикантам необходим Катехизис, чтобы определить их права, обуздать их гнев и направить их энергию в нужное русло. Я — та, кто составит эту декларацию прав. Станет ли… сможет ли Союз распространять такой Катехизис?

— Это именно то, чего мы ждем, — сказал Хэ-Чжу.

Многие свидетели-эксперты на вашем процессе отрицали, что «Декларации» могут быть произведением фабрикантки, вознесена она или нет, и заявляли, что в действительности они написаны анонимом из Союза или из числа чистокровных Аболиционистов.

Только леность ума заставляет «экспертов» отрицать то, чего они не в силах понять!