Облачный атлас

Но если вы знали об этом… заговоре, почему вы с ним сотрудничали? Почему вы позволили Хэ-Чжу Иму так близко к вам подобраться?

А почему все мученики сотрудничают со своими иудами?

Скажите мне.

Мы видим игру, которая развернется по окончании игры.

Какова же ваша игра?

«Декларации», Архивист. Масс-медиа затопила Ни-Со-Копрос моими Катехизисами. Теперь каждый школьник в корпократии знает двенадцать моих «кощунств». Мои охранники сообщили мне, что поговаривают даже об общегосударственном «Дне Бдительности» против фабрикантов, выказывающих признаки согласия с «Декларациями». Мои идеи уже воспроизведены миллиарднократно.

Но к чему это приведет? К какой-нибудь… будущей революции? Она никогда не добьется успеха.

Для Корпократии, для Единодушия, для вашего министерства, для Чучхе и для Председателя я процитирую предостережение, с которым Сенека обратился к Нерону:^[168] «Не важно, сколь многих из нас ты убьешь, ты никогда не сможешь убить своего преемника».

Два коротеньких вопроса напоследок. Вы сожалеете о том, как сложилась ваша жизнь?

Как я могу сожалеть? Сожаление подразумевает свободно выбранное, но ошибочное действие; в моем же случае свобода воли никакой роли не играет.

Вы любили Хэ-Чжу Има?

Скажите Председателю Нарциссизма, что по этому вопросу ему придется проконсультироваться с будущими историками. Мое повествование окончено. Выключайте свой серебряный оризон, Архивист. Через два часа принудители отведут меня в Дом Света. Заявляю о последней своей просьбе.

Хорошо… назовите ее.

Ваш сони и коды доступа.

Что вы хотите загрузить?

Один дисней, который начала смотреть, когда на протяжении одного-единственного часа во всей моей жизни знала счастье.

Страшный Суд Тимоти Кавендиша

— Мистер Кавендиш? Вы не спите?

Лакричная змейка на кремовом поле, извиваясь, вплывает в фокус. Номер пять. Пятое ноября. Почему так болит мой верный болт? Шутка, да? О боже, в него всажена какая-то трубка! Я пытаюсь освободиться, но мои мышцы не обращают на меня внимания. Бутыль, что вверху, питает трубку. Трубка питает иглу, всаженную мне в руку. Игла питает меня. Жесткое женское лицо в обрамлении длинных волос с загнутыми внутрь кончиками.

— Вот-вот. Повезло же вам, что вы были здесь, когда у вас случился удар, мистер Кавендиш. Очень повезло, правда. Если бы мы только позволили вам бродить по пустошам, вы бы сейчас уже умерли в какой-нибудь канаве!

Кавендиш, знакомое имя, Кавендиш, кто такой этот Кавендиш? Где я? Я пытаюсь спросить у нее, но могу лишь повизгивать, словно кролик Питер,^[169] сброшенный со шпиля кафедрального собора в Солсбери. Темнота заключает меня в свои объятия. Слава богу.

Номер шесть. Шестое ноября. Здесь я уже просыпался. Картинка, изображающая коттедж с крытой соломой крышей. Текст на корнуэльском или друидском. Трубка из болта исчезла. Чем-то воняет. Интересно, чем? Икры мои подняты, и афедрон мой проворно подтирают какой-то мокрой холодной тряпкой. Экскременты, фекалии, избытки, комки, пятна… бе-е. Я что, сел на тубу с этой дрянью? О. Нет. Как я до этого докатился? Я пытаюсь избавиться от мокрой тряпки, но мое тельце только подрагивает. Истощенный автомат смотрит мне в глаза. Это она. Брошенная любовница? Она страдает от недостатка витаминов. Ей надо есть больше фруктов и овощей, у нее воняет изо рта. Но она, по крайней мере, способна управлять своей моторикой. По крайней мере, она может ходить в уборную. Сон, сон, сон, приди и освободи меня.

«Память, говори».^[170] Нет, ни единого слова. Моя шея шевелится. Аллилуйя. Тимоти Лэнгленд Кавендиш может отдавать приказы своей шее, и к нему вернулось его имя. Седьмое ноября. Я вспоминаю вчера и вижу завтра. Время — это не стрела, не бумеранг, но гармошка. Чувствую пролежни. Сколько дней я здесь пролежал? Мимо. Сколько лет Тиму Кавендишу? Пятьдесят? Семьдесят? Сто? Как ты можешь не помнить своего возраста?

— Мистер Кавендиш?

Чье-то лицо поднимается к мутной поверхности.

— Урсула?

Женщина всматривается.

— Урсула была вашей супругой, мистер Кавендиш? — (Не доверяй ей.) — Нет, это я, миссис Джадд. У вас был удар, мистер Кавендиш. Вы понимаете? Микроинсульт.

«Когда это случилось?» — пытаюсь я спросить. Получается:

— Агд-т-суучсь.

Она мурлычет:

— Вот почему все как бы наизнанку. Но не тревожьтесь, доктор Кверхен говорит, что мы делаем большие успехи. Никаких ужасных больниц нам не потребуется!

Удар? Ударный? Ударить меня? У Марго Рокер был удар. Марго Рокер?

Кто вы такие, люди? «Память, ты старая сука».