Не мог найти способа отвоевать утраченные позиции, так что вышел, пожаловавшись на боль в большом пальце ноги. В. Э. выстрелил мне во фланг:
— Если к утру пальцу не станет лучше, то, Фробишер, лечи его в Лондоне и больше не возвращайся.
Черт возьми, иногда мне хочется развести огромный костер и швырнуть старого пидора в самое пекло.
Позже приходила И., донимала меня рассказами о гордости Эйрса, о том, как высоко он ценит мою работу, артистический темперамент и проч., но, пожалуйста, оставайся, ради нее, если не ради него. Принял этот заменитель фигового листка как оливковую ветвь, и наши объятия той ночью были едва ли не любовными. Приближается зима, и мне совсем не улыбается колесить по Европе со своими скромными сбережениями. Если бы уехал сейчас, то изрядно нуждался бы в знакомстве с какой-нибудь тупой богатой наследницей. Приходит кто-нибудь на ум? Отправлю еще одну посылку Яншу, чтобы увеличить свой фонд на черный день. Если Эйрс не желает вознаградить меня за те идеи, что вошли в «Todtenvogel» — радуясь ее двадцатому публичному представлению после Варшавы, — то я просто вынужден возместить это себе самостоятельно. На будущее решил быть осторожнее, прежде чем показывать В. Э. собственные сочинения. Знаешь ли, когда крыша над головой зависит от благорасположения работодателя, то жизнь совершенно отвратна. Бог знает, как выдерживает обслуга. Всегда ли домочадцам Фробишеров приходилось прикусывать свои языки, как приходится мне? Остается только догадываться.
Ева приехала из Швейцарии. Да, эта юная женщина утверждает, что она Ева, и сходство, разумеется, поразительно, но та гадкая утица, что покидала Зедельгем три месяца тому назад, вернулась необычайно грациозной лебедью. Она поддерживает мать, промывает веки отцу ваткой, смоченной в холодной воде, часами читает ему Флобера,[227] она обходительна со слугами и даже спрашивает у меня, как продвигается мой секстет. Был уверен, что это какая-то новая стратегия, чтобы меня вытеснить, но это длится семь дней подряд, и я начинаю подозревать, что паршивка Е., возможно, просто умерла и похоронена. Оч. хор., пребывание в мире с Е. более чем привлекательно, но прежде всего необходимо обеспечить опору. С тех самых пор, как я приехал в Неербеке, «хозяйка» Е. в Брюгге, мадам ван де Вельде, просит и Е., и И. передать мне приглашение навестить их дом, чтобы пять ее дочерей — одноклассниц Евы — могли попрактиковаться в английском с настоящим английским джентльменом. Месье ван де Вельде, помнишь, тот мнимый распутник из Минневатер-парка, оказался производителем оружия и уважаемым столпом общества. Мадам ван де Вельде — одна из тех утомительных, навязчивых женщин, чьим амбициям не помешаешь фразой: «В настоящее время он оч. занят». Честно говоря, можно заподозрить, что И. назло поставила меня перед fait accompli[228] — дочь все больше становится похожей на лебедушку, а мать превращается в мерзкую старую ворону.
Мой обед у ван д. В. был назначен на сегодня — пять рассаженных через равные промежутки дочерей, а также их мамик и папик. Мне нужен был новый набор струн для виолончели, да и Эйрсу неплохо бы увидеть, насколько он без меня беспомощен, так что напустил на себя самый бравый вид и позволил себе надеяться, что в. д. В. держат повара, соответствующего доходам владельца завода. И вот в одиннадцать часов в Зедельгем прибыл автомобиль ван де Вельде — серебристый «мерседес-бенц», премного благодарен, и водитель, потеющий снеговик без шеи, не понимающий по-французски, отвез нас с Евой в Брюгге. Раньше мы ехали бы в холодном молчании, но на сей раз обнаружил, что рассказываю Е. кое-что о своих кембриджских днях. Ева предупредила меня, что старшая ван де Вельде, Мари-Луиза, решила любой ценой выйти замуж за англичанина, так что от меня требуется со всевозможным тщанием охранять свое целомудрие. Как тебе это нравится?
В городском доме ван де Вельде девочек расставили вдоль лестницы, чтобы приветствовать меня, сначала младших, потом постарше, — так и ждал, что они разразятся пением и превзойдут всех ворон… Сиксмит, они так и сделали! «Зеленые рукава»,[229] по-английски. Приторные, как мятные леденцы. Потом мадам ван де Вельде ущипнула меня за щеку, словно я был блудным сыном, и сказала, точно сова ухнула: «Здрвствуууй-те!» Был препровожден в «салон» — детскую — и усажен на «скамью подсудимых» — ящик с игрушками. Что касается возраста дочерей в. д. В., этой пятиглавой гидры, именуемой Мари-Луизой, Стефанией, Зенобией, Альфонсиной и… забыл, как зовут последнюю, — то младшей девять, а означенная Мари-Луиза на год старше Евы. Всем девочкам присуща совершенно неоправданная самоуверенность. Длинная софа прогнулась под этой семейкой откормленных на убой свиней. Служанка принесла лимонад, а мадам тем временем начала допрос:
— Ева говорит, у вашей семьи оч. хорошие связи в Кембридже, мистер Фробишер?