— Все эти трубы. Долгонько падать.
Эту угрозу я счел чисто умозрительной.
— Успокойся.
— Когда я был маленьким, мама водила меня на «Мэри Поппинс». Там на крышах трубочисты танцуют. И по видео она это крутит. Снова и снова. В своем доме для престарелых.
— Я помню, когда это появилось на экранах. Застал то время.
— Так-так. — Дермот нахмурился и через французское окно ткнул внутрь бара. — Это кто?
— Кто — кто?
— Этот, в галстуке-бабочке, который болтает с той грудастой, в диадеме.
— Учредитель премии, Феликс… э-э, Феликс как, бишь, его?
— Е****й Феликс Финч! Этот п****, который наехал на мою книгу в своем е****м сутенерском журнальчике?
— Это была не лучшая рецензия на твою книгу, но…
— Это была единственная е****я рецензия!
— На самом деле не такая уж скверная…
— Да? «Неудачливые рассказчики небылиц вроде мистера Хоггинса мешают развитию современной литературы, как неумелые водители мешают движению на дорогах». Замечал, что эти типы норовят вставить «мистер», прежде чем всадить нож? «Мистеру Хоггинсу следовало бы извиниться перед деревьями, срубленными ради его непомерно раздутого „авто-био-романа“. Четыреста блестящих поддельным светом страниц испускают дух в концовке настолько плоской и бессмысленной, что в это просто невозможно поверить».
— Успокойся, Дермот, «Трафальгар» все равно никто не читает.
— Тпру. — Мой автор ухватил за воротник какого-то официанта. — Слыхал о «Трафальгарском книжном обозрении»?
— О «ТКО»? Конечно, — отозвался официант c восточноевропейским акцентом. — На моем факультете все им божатся, там самые продвинутые рецензенты.
Дермот швырнул свой стакан через перила.
— Да ладно, что такое рецензент? — стал я его урезонивать. — Тот, кто читает быстро, судит заносчиво, но в суть дела никогда не вникает и…
Джазовый секстет отыграл свой номер, и Дермот оставил мою фразу висеть в воздухе. Я был достаточно пьян, чтобы разориться на такси, и собирался уходить, когда он возгласом этакого уличного разносчика с кокнийским выговором заставил замолчать все собрание:
— Леди и джентльмены из жюри! Прошу вашего внимания!
Да сохранят нас святые угодники, Дермот стучал друг о друга двумя подносами.
— Сегодня у нас имеется дополнительная награда, дорогие книголюбы! — проревел он. Не обращая внимания на смешки и «уууууу!», он достал из кармана пиджака конверт, открыл его и стал делать вид, что читает: — «Награда. Самому. Выдающемуся. Литературному. Критику». — Кто-то из-за слушателей продолжал на него смотреть, передразнивая его и задирая, другие в смущении отворачивались. — Конкуренция была ожесточенной, но члены жюри единогласно выбрали Его Императорское Величество «Трафальгарского книжного обозрения», мистера — прошу про сени я, сэра — Феликса Финча, ков аль эра орд и на Брит ан скуй Им прерии, ком Андорра!
Любители пошуметь сгрудились. «Браво, Феликс! Браво!» Финч не был бы критиком, если бы не любил незаслуженного внимания. Он, несомненно, уже сочинял в уме изложение этого дела для своей колонки в «Санди таймс», которая называлась «Финтами Финча». Дермот, со своей стороны, был сама искренность и приветливость.
— Интересно, что может быть моей наградой? — самодовольно улыбаясь, проговорил Финч, когда утихли аплодисменты. — Надписанный экземпляр еще не разорванного в клочки «Удара кастетом»? Таких, должно быть, немного осталось! — Прихвостни Финча хором заулюлюкали и зареготали, подзадоривая своего главаря. — Или я выиграл бесплатный полет в какую-нибудь латиноамериканскую страну с дырявыми договорами об экстрадиции?
— Да, милый, — подмигнул ему Дермот, — бесплатный полет — это именно то, что ты выиграл! Совершенно бесплатный, совершенно свободный.
Мой автор ухватил Фита за лацканы, опрокинулся на спину, погрузил свои ноги в объемистую его поясницу и, подобно дзюдоисту, запустил эту менее долговечную, чем сознавало большинство, фигуру медиа-мира в ночное небо! Высоко, намного выше анютиных глазок, высаженных вдоль перил балкона.
Вопль — и жизнь — Финча оборвались на гофрированном металле двенадцатью этажами ниже. Чья-то выпивка пролилась на ковер.
Дермот «Кастет» Хоггинс отряхнул свои лацканы, нагнулся над балконом и прокричал:
— Ну и кто же теперь испустил дух в концовке настолько плоской и бессмысленной, что в это просто невозможно поверить?!!
Онемевшая толпа расступалась, когда убийца направился к столу с закусками. Позже некоторые свидетели вспоминали о некоем темном ореоле. Он выбрал бельгийский крекер, украшенный бискайскими анчоусами и петрушкой с кунжутовым маслом.
Чувства толпы нахлынули обратно. Зажатые носы, причитания, паническая топотня к лестнице. И — самый невообразимый тарарам! Мои мысли? Честно? Ужас. Это несомненно. Потрясение? Можете себе представить. Неверие? Естественно. Страх? Не совсем.