Явно сбрендила. Я бросил письмо на поднос «Срочно» и включил свой мощный новый компьютер с невесть сколькими гигабайтами памяти, чтобы поиграть в «Сапера». Дважды взрывался и звонил в «Сотби», чтобы предложить для аукциона личный письменный стол Чарльза Диккенса, оригинальный и аутентичный, по стартовой цене в шестьдесят тысяч. Очаровательная оценщица по имени Кирпал Сингх выразила мне сочувствие — письменный стол романиста давно уже числится за домом-музеем Диккенса — и понадеялась, что меня не обобрали чересчур уж болезненно. Должен признаться, я плохо теперь помню все свои хитроумные замыслы. Потом я позвонил Элиоту Маккласки и спросил, как поживают его замечательные детки.
— Превосходно, благодарю вас.
Он спросил, как продвигается мой замечательный бизнес. Я попросил о займе в восемьдесят тысяч фунтов. Он начал с глубокомысленного «Право же…». Я снизил потолок до шестидесяти. Элиот указал, что мои кредитные поступления, связанные с производительностью, все еще ограничены двенадцатимесячным горизонтом, прежде чем изменение их размеров станет осуществимым. О, я скучаю по тем дням, когда все они хохотали как гиены, посылали тебя к черту и бросали трубку. Я проследил по своему глобусу путешествие Магеллана,[131] тоскуя по такому веку, когда новое начало отстояло не дальше, чем очередной парусник, покидающий Дептфорд. Поскольку вся моя гордость уже висела клочьями, я позвонил мадам X. У той была пора послеполуденного накачивания виски. Я объяснил всю серьезность моего положения. Она захохотала как гиена, послала меня к черту и бросила трубку. Я продолжал вертеть глобус. Все вертел и вертел глобус.
Когда я ступил за порог своего кабинета, миссис Лэтем выкатила на меня глаза, как коршун, увидевший кролика.
— Нет, только не к ростовщикам, мистер Кавендиш. Дело просто того не стоит.
— Не бойтесь, миссис Лэтем, я всего лишь собираюсь навестить единственного человека в этом мире, который верит мне, будь то вёдро или ненастье.
«Голос крови не заглушить», — напомнил я своему отражению в лифте, прежде чем проткнуть себе ладонь спицей своего складного зонтика.
— О Люциферовы яйца, только не ты. Слушай, давай-ка просто исчезни и оставь нас в покое.
Мой брат свирепо уставился на меня поверх бассейна, когда я вошел в его патио. Насколько мне известно, Денхольм никогда в своем бассейне не плавает, но каждую неделю все равно его хлорирует и все такое, даже в самую мерзкую морось. В тот день он вылавливал из него листья большой сетью на шесте.
— Я не одолжу тебе ни единого чертова фартинга, пока ты не вернешь того, что занял в последний раз. Почему это я всегда должен подавать тебе милостыню? Нет. Не отвечай. — Денхольм зачерпнул из сети пригоршню промокших листьев. — Просто залезай обратно в свое такси и уматывай. По-хорошему я буду просить только раз.
— Как Жоржетта? — спросил я, стряхивая тлей с лепестков увядшей розы.
— Жоржетта уверенно и устойчиво продолжает выживать из ума. Тебя ведь это ни на грош не трогает, когда тебе не нужны деньги.
Я смотрел на червя, вползавшего обратно в землю, и хотел оказаться на его месте.
— Денни, я слегка впутался в скверную историю. Связался не с теми парнями. Если я не раздобуду где-нибудь шестьдесят тысяч фунтов, меня отделают до полусмерти.
— Попроси их заснять это для нас на видео.
— Я не шучу, Денхольм.
— Я тоже не шучу! Значит, ты боишься, что тебе перешибут хребет. И что с того? Почему это должно меня как-то касаться?
— Мы же братья! Есть у тебя совесть или нет?
— Я тридцать лет сидел в правлении коммерческого банка.
Платан с ампутированными ветвями ронял некогда зеленую листву, как отчаявшиеся люди отказываются от некогда непоколебимых решений.
— Помоги, Денни. Пожалуйста. Тридцати тысяч для начала хватило бы.
Я надавил слишком сильно.
— Пропади оно все пропадом, Тим, мой банк лопнул! Всю нашу кровь до последней капли высосали эти кровопийцы Ллойда! Раньше такие денежки мне предоставляли по одному мановению, но те дни прошли! Прошли, как не было! Наш дом заложен и перезаложен — дважды! Я — поверженный великан, ты — поверженный карлик… У тебя, во всяком случае, есть эта чертова книга, которая разлетается как горячие пирожки, куда ни плюнь!
Мое лицо выразило то, для чего у меня не находилось слов.
— О боже, ну ты и болван! Какой график выплат?
Я взглянул на часы.
— Сегодня в три.
— Забудь об этом. — Денхольм положил свою сеть. — Объявляй о банкротстве. Рейнард подготовит для тебя все бумаги, он хороший человек. Горькая пилюля, мне ли не знать, но всем кредиторам придется от тебя отстать. Закон ясно говорит…
— Закон? Все, что мои кредиторы знают о законе, — это как корячиться над парашей в переполненной камере.
— Тогда тебе надо где-нибудь залечь.
— Они очень, очень хорошо знают все места, где можно залечь.
— Уверен, что не за пределами шоссе «эм-двадцать пять». Остановись у друзей.
У друзей? Я вычеркнул тех, кому должен был деньги, умерших, исчезнувших в кроличьей норе времени, и остался с…
Денхольм сделал окончательное предложение: