Обладать

Шли трое Асов с Идавёлль-равнины,

Где был совет Богов, челом преясны

И голосами радостны, греха

Не зная бремени, ни кривостройства мира.

Всё было ясью солнца и луны

Добротнокованых, златых дерев с златыми

Плодами стен внутри златых. Явились

В Град средний, что был создан для людей

Ещё не созданных и Временем лелеем.

Вкруг светлых лиц божественных струил

Нов воздух, из-под дивных стоп вставала

Нова трава и дикий лук, нетроган

И яр от Сока первой той весны…

Пришли на брег, где буруны солены

На новые пески бросались с рыком

Ещё не слыханным, и столь же был не видан

Их пенный гребень, ведь людей сознанье

Им не дало ещё имён, сравнений;

Вечно-изменчивые, новые, валы

Вздымались по себе и упадали,

И времени, что в их чреде открыто

Сознанию, не ведали они.

Те Асы были Бора сыновья,

Что великана Имира сразили

И сделали из плоти его – сушу,

Из крови – море, из костей же – горы,

А из волос косматых – дики чащи,

Из мозга – облака. Те трое были

Сам Один-Всеотец, и брат его,

Блистающий Проворный Конунг Хёнир,

И третий, Очага Бог Жаркий, Локи,

Чей огнь, согревши поначалу мир,

Пустился впляс из очага и дома

И, безгранично жадный, мир желал

И небеса развеять тонким пеплом.

Два дерева бесчувственных лежали

На влажном бреге мира, на краю

Прилива, глажимы водою, то

Волной подкрадчивою приподняты,

То опускаясь не своим движеньем.

С корнями вывернуты, груботелы,

Ясень и ива, гордости зелёной

Лишённые, как будто неживые,

Таили в сердцевине кольц древесных

Покамест нерожденно шевеленье

(Извечны эти кольца пробудила

Длань времени, к ним властно протянувшись,

Когда бурлили воды в новой суше).

В лазури полыхала Дева Солнца,

Лишь дважды путь проехав колесничный,

Что с той поры свершает денно, нощно ж

Остыть Земле давая в сонных тучах, —

И с верного пути не совлечётся,

Пока Пожар всё не пожрёт последний.

В её лучах свою почуял силу

Отец Богов, и молвил: оживить ли

Сии деревья? – и ему в ответ

В стволах растительная сила встрепенулась.

Хёнир Блистающий сказал: когда б они

Умели двигаться, и осязать, и слышать,

И видеть, то ушам, глазам предстали б

Осмысленными струи света. Жизнью

Своей плоды в саду б их жизнь питали.

Весь дивный мир любим бы стал и познан,

В их жизнях длился б жизнью бесконечной,

И вняв его красотам, их воспели б

Они, тогда б стал этот мир прекрасен

Впервой, таким увиден.

Тёмный Локи

Сказал, Бог скрытнопламенный: я кровь

Дарую им, чтоб был их облик ярким,

Чтоб в них явилось страстное движенье,

Влекущее друг к дружке их, железо

Так тянется к магниту. Кровь даю —

Тепло людское, искр живых потоки,

Текущие от пламенных сердец,

Божественно умеющих друг с другом,

Пока целы, беседовать, но всё же

До всех времён скончания, распаду

И тленью обречённых, ибо эти

Созданья будут смертны.

И вот смеющиеся Боги, сим деяньем

Довольны, из бесчувственных бревнин

Мужчину с женщиной соделали и дали

По их древесному происхожденью

Им имя Ясень с Ивой. Душу Один

Вдохнул в них; Хёнир дал им разуменье

И чувства, силу двигаться, стоять;

И напоследок тёмно-жаркий Локи

Оплёл густой их сетью кровеносной,

И искру жаркую воздул в них, как кузнец

Мехами огнь тревожащий. И, с острой

Горячей болью превращенья, жизнь

Пронзила их, деревьев прежних мирных,

Промчалась в новых жилах с ликованьем,

Взгремела в свежесозданном мозгу,

В его желудочках, в извилистых ушей

И носа полостях, и наконец глаза

Их новые в мир новый отворила.

Вначале светом люди первые те были

Удивлены, тем первым светом влажным

Первейших дней, что омывал сияньем

Серебряным и золотым песок, и в море

Влил злато жидкое, и каждый гребешок

Посеребрил в его движеньи лёгком.

Что прежде жило лепетом живицы,

Умело понимать лишь воздух зыбкий,

Тьму или свет вокруг коры огрублой,

Иль нежной кожицы, целуемой теплом

Иль холодом – теперь глаза имело:

В них света неразличные потоки

Лучились, изгибались и волнились,

Всё обливая ярью золотою

И радужной, никак не иссякая

Мерцанием пятнистым и подвижным.

Узревши сразу больше, но и меньше

Возможного, они затем узрели

И собственную форму, ту, что Боги

Им дали в хитроумности искусной:

Белела кожа с синими тенями

И синими ж прожилками; желтело,

Смуглелось, розовелось что-то; было

Жемчужно-яркое, нетронутое, в ход

Непущенное и вбирающее яркий воздух.

Четыре глаза их, слегка сощурясь

Перед пылавшим Ликом Девы Солнца,

Себя напротив меньшее сиянье

Друг дружки глаз узрели, под убором

Волос блестящих локонов златых.

Мужчины первого сверкнули голубые

Как сталь глаза, и огонёк ответный

В лазоревых глазах у Ивы вспыхнул,

И мигом кровь пунцовая, дар Локи,

Им в лица жарко прыгнула. Тут Ясень

Увидел, что ему подобна Ива,

Но всё ж другая; а она, увидев,

Как Ясеня лицо ей улыбалось,

Своё лицо в его уразумела, —

И так они, уставясь друг на дружку,

Всё улыбались, и с улыбкой Боги

Взирали, как созданья их прекрасны,

Начавши век с признанья и приязни.

Ясень на брег пустынный наступил,

И тронул руку Ивы, та его

Схватила крепко руку. Бессловесны

Пошли они вдоль голоса морского,

Что грозно пел в их внемлющие уши.

За ними, первая на ровном на песке,

Легла следов темнеющих цепочка,

Солёной наполняясь скоро влагой,

То в мире первый отпечаток жизни

И времени, любови и надежды

Скудельной – исчезающий уже…

Рандольф Генри Падуб, «Рагнарёк, или Гибель богов». Книга II, строфы 1 и след.