Облака из кетчупа

– Да ничего, не волнуйся за меня, – отозвалась я. Мне вдруг захотелось побыть одной. Народ все прибывал, а Арон с девчонкой куда-то пропали. Лорен впилась в меня глазами. Я ответила самым убедительным взглядом, на какой была способна:

– Честно. Все нормально. И вообще через десять минут приедет мама.

Парень потянул Лорен за собой, та звонко чмокнула меня в щеку.

Пламя уже ревело. Дым ел глаза, жар стал нестерпимым. В конце концов я снова оказалась у нашей скамейки. Там сидел старик и разговаривал с пустотой. Это было печально, но только со стороны. Ну, то есть вид-то у него был вполне довольный, он рассказывал своей невидимой жене, как делается фейерверк, описывая самым подробным образом, как получаются разные цвета. И, знаете, мистер Харрис, я вот подумала: а вы когда-нибудь разговариваете с Алисой? Что вы ей говорите, если она, просочившись сквозь решетку, появляется у вас в камере и парит под потолком рядом с лампочкой? Быть может, вы просите прощения, а она, надеюсь, отвечает да ладно, потому что отчасти сама виновата, если на то пошло.

Люди, пришедшие семьями, дружно потянулись к выходу, парочки обнимались у реки, даже у старика было с кем поговорить, и кому какое дело, что собеседница его существовала только у него в голове. Я медленно брела к парковке. Вдалеке на церкви светились часы. Я со вздохом опустилась на каменную ограду. Вот как вышло: я все боялась, что время истекает, а теперь его осталось больше чем достаточно. Целых двадцать минут, а делать не…

Голоса!

Парня. И девушки.

Я переползла по ограде и притаилась за кустом. На парковку вышел Арон вместе с той рыжей девчонкой. В животе у меня все перевернулось. Они уходили вместе! Шли, не прячась, обхватив друг друга за талию. Под фонарем стояла старенькая синяя машина, на трех колесах, с продавленной крышей и номером DORIS. Я раздвинула листья. Арон открыл пассажирскую дверь, поцеловал девчонку в макушку, и она забралась на сиденье. Внутренности скрутило так, что вся, до последней капли, надежда утекла из меня.

Теперь, мистер Харрис, вы, вероятно, думаете, что я набросилась на ни в чем не повинный куст, или разревелась, или кинулась на парковку и устроила сцену. К сожалению, вынуждена вас разочаровать – мое лицо осталось абсолютно спокойным, а тело неподвижным. Единственное, что я сделала, – это ребром ладони разрубила надвое паутину. Одна ее половина осталась на стене, а другая повисла на ветке. Вот и все свидетельства того, что внутри меня что-то сломалось.

Окна в машине запотели. Не хотелось даже думать о том, что там происходит. Ну, то есть все видели «Титаник», хотя вы, может, не видели. Тогда представьте ладонь, прижатую к стеклу, запотевшему от дыхания, и пота, и страсти. Стараясь оставаться незамеченной, я сползла с ограды. Спина не гнется, ноги затекли. Все болит. Холодно. И даже звезды, колючие белые осколки, злобно таращатся из черноты. Я плелась назад, к ларькам, и вдруг подвернула ногу на камне. И сама удивилась грохоту, с которым приземлилась, потому что мне даже не было больно.

– Зои? – Кто-то шагнул ко мне от костра – черный силуэт на оранжевом фоне. Я, прищурившись, вгляделась. Макс. С банкой пива в руке. После той фотки он несколько раз пытался поймать мой взгляд, но я делала вид, что не замечаю. Теперь, конечно, этот номер не пройдет. Он стоял прямо передо мной.

– Ты как?

– Нормально. А ты?

– Замерз как цуцик.

Молчание.

Я пошевелила ногой (не болит), мучительно соображая, что бы такого сказать.

– Когда нет облаков, всегда холоднее. Теплоизоляция слабее. Овец напоминает.

– Чего-чего? – Макс отхлебнул из банки.

– Ну, овец. Понимаешь, когда облачно, мир будто в меховой шубе. Ему теплее и все такое. А когда ночь ясная, планету словно остригли… – Я уловила замешательство во взгляде Макса и покачала головой. – Ерунда все это.

Он сделал еще глоток.

– Вовсе не ерунда.

Снова молчание. В небе у нас над головами рассыпались огненные звезды фейерверка. Мы долго следили за ними, даже слишком долго, потом взглянули друг на друга, и оба опустили глаза. Макс кашлянул.

– Ты это… прости меня, – проговорил он, пиная ногами камушек. И так искренне он это сказал, я даже удивилась. – Не по-людски как-то вышло.

– Уж это точно.

Макс мыском кроссовки отбил камень подальше, скрестил руки.

– А фотку я удалил. Хотя нелегко было…

– Забыл, какие кнопки нажимать?

Он улыбнулся странной кривоватой улыбкой.

– Да нет. Просто ты там классно выглядишь.

– Неужели? – Я очень старалась говорить безразличным тоном. – А раньше ты другое говорил.

– Раньше великий и могучий Макс Морган врал, – он перевел глаза на мою грудь, я невольно усмехнулась. – Нет, честно, ты там такая…

– Пьяная, – договорила я, а у самой сердце колотилось все быстрее и быстрее. – Пьяная в стельку. Меня чуть не вырвало прямо у тебя в комнате.

– А меня вырвало, прямо в комнате, – признался Макс. – Ты ушла, а меня так наизнанку и вывернуло, рядом с ковром. Если, конечно, это не ты…

– Не я!

Макс погрозил пальцем:

– А я полагаю, ты врешь.