Облако

– И все мы знаем, что это значит.

Обернувшись, она показывает Питеру язык.

– Все равно не люблю.

Питер, улыбнувшись, целует воздух между ними, затем снова склоняется бок о бок с Полем, смотрит вниз.

– Ну ладно. Тем самым, полагаю, доказано, что мы в раю.

Змея исчезает средь желтоватых плит, лежащих в мелкой воде у подножья террасной стены. В присутствии Питера все и всегда норовит исчезнуть. Он разворачивается, приседает на краешек парапета.

– Когда совещаться-то будем, Поль?

– Нынче вечером?

– Отлично.

Трое детей гуськом поднимаются по лестнице. Кандида бросает на Аннабел неодобрительный взгляд.

– Мам, ты говорила, что не будешь сидеть тут все утро.

Аннабел встает, протягивает руку.

– Так пойдем, поможешь мне уложиться.

Сэлли, уже опустившаяся коленями на шезлонг, чтобы снова улечься, говорит:

– Аннабел, я?..

– Нет, не стоит. Всех-то дел, - взять кое-что из холодильника.

Кэтрин, укрывшись за темными очками, лежит немо, как ящерка; облитая солнцем, сдержанная, ушедшая в себя; куда больше, чем все остальные, похожая на этот день.

Все вразброд идут по лугу на противоположном берегу. Впереди несущий корзину с бутылками бородатый Поль с дочерьми и мальчиком; Аннабел и ее сестра Кэтрин немного сзади, обе тоже несут по корзине; а ярдах в тридцати за ними – телевизионный режиссер Питер со своей подружкой Сэлли. По колено в майской траве с лютиками и маргаритками на длинных стеблях; вдали вырастают, близясь, крутые каменные холмы, грубые, поросшие кустарником скалы, другой мир, в который они направляются. Высоко в лазурном небе звенят стрижи. Ни дуновения. Войдя в лес, Поль с детьми теряются в тенях и листве, следом и Аннабел с сестрой. Последняя пара медлит под солнцем, среди цветов. Рука Питера обнимает плечи девушки, та говорит:

– Никак ее не пойму. Она точно немая.

– Меня предупредили.

Девушка бросает на него быстрый взгляд.

– Заинтересовался?

– Ну, брось.

– Ты все поглядывал на нее вчера вечером.

– Просто из вежливости. И уж по поводу вчерашнего вечера тебе ревновать не приходится.

– Я и не ревную. Просто интересно.

Он притягивает ее к себе.

– Все равно, спасибо.

– Я думала, мужчинам по душе тихони.

– Ты шутишь. К тому же, она переигрывает.

Девушка исподлобья глядит на него. Он пожимает плечами; затем – его мгновенная улыбка, короткая, как шмыжок носом.

– Я бы вел себя так же. Окажись ты в ее положении, – он целует Сэлли в висок. – Свинья.

– Великое дело.

– То есть, ты бы так себя не вела. Окажись в ее положении я.

– Милый, вовсе не обязательно…

– Лежала бы в постели с каким-нибудь новым петушком.

– И оба в черных пижамах.

Она отталкивает его, впрочем, она улыбается. На ней темно-коричневая безрукавка, хлопковые бледно-лиловые брюки в белую с черным полоску, обтягивающие зад, расклешенные. У нее длинные светлые волосы, которыми она слишком часто встряхивает. Неопределенно детская беззащитность и мягкость черт. Она взывает к грубости, к насилию; Лакло[3] уже обессмертил ее. Даже Поль, у которого тоже губа не дура, поглядывает на нее; в самый раз для роли стильной подружки, приятная пустышка из пластмассовой пьески. «П» – вот ее буква. Питер берет ее за руку. Она смотрит перед собой.

Говорит:

– Во всяком случае, Тому здесь нравится.

И следом:

– Мне все же хотелось бы, чтобы он не смотрел на меня так, словно ему неизвестно, кто я.

Питер сжимает ее ладонь.

– По-моему, Аннабел за несколько часов удалось поладить с ним лучше, чем мне за три дня.

– У нее навык есть, только и всего. В возрасте Тома любой из них – эгоистичный ублюдок. Да ты и сама знаешь. Все мы просто суррогаты мальчишек. Такими он видит людей.

– Я устала, Питер.

Он снова целует ее в волосы у виска; затем проводит рукой вниз по спине, поглаживает ягодицы.

– Нам что, действительно необходимо дожидаться ночи?

– Вот же нахальная сволочь!

Но она поводит туда-сюда пышной попкой и улыбается.

Впереди Аннабел наконец заговаривает с Кэтрин, одетой в белые «ливайзы» и розовую рубашку; на плече у нее шерстяная сумка в красную полосу, греческая.

– Не стоило тебе приезжать, Кэти.

– Ничего, все нормально.

– Тогда постарайся быть поразговорчивее. Ладно?

– Мне просто нечего сказать. Ничего не могу придумать.

Аннабел переносит корзину в другую руку, искоса взглядывает на сестру.

– Тут я тебе помочь не могу.

– Знаю.

– И не стоит так это подчеркивать.

– Прости.

– Поль вон…

– Бел, я все понимаю.

– А она, по крайней мере, старается.

– Я не могу прятаться за улыбкой. Как ты.

Несколько шагов они проходят в молчании.

Кэтрин произносит:

– Это же не просто…

– Другие счастливы. Чувствуешь себя лишней, сброшенной со счетов. До скончанья времен.

– Это пройдет, – и Аннабел добавляет: – Если ты будешь стараться.

– Ты говоришь совсем как мама.

Аннабел улыбается.

– Вот и Поль вечно это твердит.

– Умница Поль

– Сволочь.

– Сама напросилась.

– Это нечестно.

Кэтрин отвечает быстрым взглядом, улыбкой.

– Старая дура Бел? С кошмарным мужем, кошмарным домом и кошмарными детьми? Кто бы такой позавидовал?

Аннабел замирает на месте; одно из ее небольших представлений.

– Кэти, я ничего подобного не говорила.