Облако

– Лифт в преисподнюю…

– Можно называть это как угодно, но вы будете первым человеком, который сможет, наконец, вернуться оттуда.

Люди работали наверху, на арматуре, на никелированную поверхность дверей падали отсветы от сварки.

– Ладно, – сказал Вадим, – я все понял. Можете начинать.

Обернувшись, человек что-то негромко сказал кому-то, двери открылись. Войдя в узкое пространство капсулы, Вадим повернулся к дверям, двери медленно сомкнулись. Начался стремительный спуск вниз, порой казалось, что пол уходит из-под ног, в холодном свете внутрикапсульных лампочек он слился в единый полуполет-полусон. В стремительных ускорениях и легких торможениях, утратив чувство времени, Вадим смотрел в мутную металлическую поверхность перед глазами. Резкое торможение нагрузило тело Вадима, раздался грохот и скрежет, двери раздвинулись; еще не понимая, что он видит, он сделал шаг вперед. Двери закрылись, и цилиндрическая капсула быстро ушла наверх, в потолок; проводив ее взглядом, в неожиданном смятении он огляделся.

Вокзал, да, вокзал, бесконечное, судорожное, больное движение людских толп, запутанное переплетение залов, где-то там, наверху закопченные, высокие, растреснутые потолки. Женщины с плачущими детьми, военные с баулами, теснота и толчея, откуда-то снаружи временами глухо доносились взрывы, пыльные струйки штукатурочной крошки и песка с высоты срывались вниз. Огромные, высотой с трехэтажный дом электровозы были где-то снаружи, бесконечные, в сотни вагонов составы ждали на бесконечных перепутанных путях. Толкаемый со всех сторон, вынесенный в огромный, полуосвещенный зал, Вадим побрел в людском месиве, громкоговорители в вышине беспрерывно что-то кричали, надсаживаясь, но невозможно было разобрать ни слова. Посреди зала, за редкими, грязно-белыми ширмами врачи делали кому-то операцию, проходящие толкали в спины хирургов, над спинами в таких же грязно-белых халатах медсестра держала на палке прожектор; присев на корточки, другая сестра крутила ручку динамо-машины. Послышался отдаленный взрыв, посыпалась штукатурка; спотыкаясь о чьи-то сумки, Вадим обогнул ширму. Люди с сумками вперемешку сидели у стен, на растреснутых грязных плитках пола клоун с нарисованной улыбкой танцевал под гармошку. Наступая на чьи-то ноги, Вадим пробрался дальше, у окошка какой-то ремонтной мастерской были свалены рюкзаки и баулы. Длинный худой человек, держа в руках обшарпанный, с отбитыми углами кассетный магнитофон, подошел к окошку, на плече его сидела привязанная на веревочке обезьянка. Длинноволосый хмурый парень, высунувшись из окошка, принял бережно протянутый ему магнитофон.

– Не работает?

Человек, искательно нагнувшись, виновато улыбнулся.

– Нет-нет, – сказал он, – это очень хороший магнитофон, и он замечательно работает, но есть небольшая неприятность – с недавних времен он почему-то тянет пленку. Мы с моей обезьянкой всегда под него выступали, но сейчас музыка звучит слишком медленно, обезьянка сбивается, ей трудно под него танцевать. Прошу вас, помогите, пожалуйста.

Повертев в руках магнитофон, парень вопросительно посмотрел на человека.

Поняв, смутившись, человек достал из-за пазухи серебряную вилку.

– У меня ничего нет, – сказал он, – может быть, вы удовлетворитесь этим?

Посмотрев на вилку, сунув ее в карман, парень с магнитофоном скрылся в окошке. Кто-то толкнул в спину Вадима; поскользнувшись, выбравшись из затора, он сделал несколько шагов – сутулые, изможденные пожилые люди с орденскими планками и медалями стояли в молчаливом ожидании у громоздкого трехметрового агрегата, похожего на огромную печь, зажглась лампочка; сняв кепку и пригладив волосы, снова надев, седой мосластый старик обнялся с худой, быстрой в движениях старой женщиной в платочке с горящими живыми глазами, раздвинулись створчатые двери, отцепив от себя тонкие костлявые руки, по пологим ступенькам, не оглядываясь, человек вошел в агрегат, двери сомкнулись. Со скрежетом взревел двигатель, перемигнулись лампочки; в молчании стоя рядом, люди оцепенело смотрели на сбросивший обороты, ровно гудящий аппарат.

– Ваня, зачем, – вдруг закричала женщина, – возьми меня с собой, Ваня!!

Упав на колени, она рухнула на пол, царапая ногтями плитку. В металлический лоток со стуком упали выплюнутые аппаратом медали. Сидевшая рядом медсестра слушала старым стетоскопом грудь ребенка, трубка стетоскопа в нескольких местах была перемотана липкой лентой. Подталкиваемый со всех сторон, Вадим оказался в следующем зале, потолок над ним был проломлен, люди в форме стояли в ожидании вокруг какого-то аппарата, худой, изможденный человек в очках с нервно дергающимся лицом суетился около него.

– Сейчас, сейчас, – на ходу оборачиваясь, лихорадочно прокричал он, – сейчас заработает.

Люди в форме с выражением усталого терпения смотрели на него.

Нагнувшись, человек запустил руку вглубь агрегата; что-то нащупывая вслепую, он что-то повернул. Полыхнул взрыв, люди вокруг отшатнулись, охваченный пламенем, отброшенный, поднявшись с колен, человек судорожно кинулся к аппарату.

– Сейчас! – горя, прокричал он. – Сейчас!