Облако

Увидев на противоположной стороне приоткрытую дверь, Вадим вышел, узкий коридор вывел во внутренний дворик, дворик был залит водой, почти по колено в воде Вадим пошел через него к противоположному залу. Рев раздался сверху, тень накрыла воду, Вадим поднял голову – над вокзалом низко, закрывая собой небо, проносились огромные, невиданные, какие-то нездешние летательные аппараты. Через высокий зал потоком шли люди, люди, сидя на вещах и вповалку, были вдоль стен и на поломанных скамьях, от дальних ударов мигало освещение, солдаты несли какие-то ящики, под покосившейся вывеской торговала какая-то лавчонка. Человек в углу зала играл на баяне, отчаянная женщина с искусанными губами остервенело плясала, люди, собравшись в кружок, не расходясь, молча смотрели на них. Отовсюду доносился детский плач, громкоговорители, надрываясь, хрипели под потолком, но нельзя было разобрать ни слова. Динамик что-то прокричал, часть людей вдруг встрепенулась и встала, толкаемый отовсюду, Вадим остановился, пропуская их. Худой, с выдранными перьями павлин подошел к сидевшему на бауле маленькому мальчику; радостно глядя на него огромными глазами, мальчик, вытянув руку, погладил его двумя пальцами; тут же получив затрещину от отца, он упал; сидя на полу, потреся головой, он с недоумением посмотрел вокруг и на мужчину; рывком подняв его, мужчина что-то прокричал ему и ударил снова; замахав руками, не удержавшись, мальчик упал. Что он делает, подумал Вадим, что за мерзавец, это же зверство какое-то, я ему врежу сейчас. Оттолкнув кого-то, он бросился вперед, накатившаяся толпа снесла его, мальчик и его отец были где-то там, за спинами; выбравшись, он увидел лишь человеческий поток, уносящийся от него; отпихивая кого-то и протискиваясь вдогонку, чтобы врезать мужчине и отобрать у него мальчика, он рвался вперед, но толпа уносила их обоих; поднимаясь на цыпочки и вытягивая шею, он старался увидеть мальчика, в какой-то миг ему показалось, что впереди, в толпе он видит кусочек его рубашки, все новые спины вырастали впереди, толпа повернула за угол и слилась с другой; еще рвясь вперед, толкаясь, оттертый, поняв, что не найдет и не догонит, еще глядя вперед, еще стараясь что-то разглядеть, вытягивая шею, он шел среди людей. Милый, подумал он, милый. Что же это, как же ты без меня, как же ты будешь жить, кто защитит тебя, что с тобою будет. Как же это, ведь я готов жить ради тебя, я все сделаю ради тебя, я уберу от тебя этого гнусного мерзавца, я стану твоим отцом, нет, теперь уже не стану, что же я так оплошал, как же получилось, что ты ушел. Остановившись, повернувшись, оставляя за спиной все, что было, как отрезанное, опустошенный, он пошел через толпу. Ты нужен мне, подумал он, ты нужен мне, мой сын, мой сынок. Ты нужен мне, пока я еще не очень стар, пока я в силах сделать для тебя все, что смогу, пока могу защитить тебя от мира, жизнь шла, и мне было все некогда, и невпопад, и ты протек у меня между пальцев, и теперь эта жизнь не очень-то нужна мне, и все, все изменится, если только ты будешь у меня. Ты будешь рядом, я буду смотреть, как ты растешь, я научу тебя всему, что умею, я расскажу тебе все, что я узнал в жизни, все, что я понял, хотя не так многое я понял, но я все отдам тебе, и сколько буду жив, я буду рядом с тобой, и не позволю ничему плохому случиться с тобой, и ты вырастешь, ты будешь умным и сильным, и останешься таким, когда я умру, только где же ты, где же, где же мне теперь взять тебя. Выйти отсюда, подумал он, не могу, не могу здесь больше. Лестница вела на балюстраду, другая, железная, куда-то вверх, в чердачные подсобные помещения; пройдя через какие-то захламленные клетушки, ударом ноги распахнув дверь, он вышел на крышу, горизонт был затянут дымом, слышались разрывы, по узкой лестнице по гребню крыши он поднялся наверх. Старая покосившаяся голубятня стояла на узкой площадке, высокий сутулый парень с длинной палкой в руке стоял рядом с ней, десятка три белых голубей, стеснившись на верхних жердочках, озабоченно переступая, жались друг к другу и к крыше, взволнованно воркуя, быстрыми глазами-бусинками поглядывая на парня, словно что-то спешно обсуждали между собой. Поколотив палкой по прутьям, несколько раз свистнув, помахав привязанной к концу палки тряпкой, оглянувшись на Вадима, парень прислонил палку к прутьям голубятни.

– Не хотят улетать, – потерянно сказал он, – вот глупые.

Еще раз оглянувшись на голубятню, подойдя к краю площадки, бессильно бросив руки вдоль тела, он посмотрел вдаль, туда, где чернели разрывы.

– Все, что было, – сказал он. – Прилетит ведь сейчас. Себя не жалко, их жалко.