Облако

Книжные полки тянулись вдоль стены. Заставленные разнообразными собраниями сочинений, в том числе и русских классиков, включая второстепенных (краем глаза он заметил фундаментально-многотомные дореволюционные издания Якова Буткова и Атавы-Терпигорева), местами они заметно прогибались под тяжестью вросших в них томов. Преодолев секундное искушение остановиться и рассмотреть их поподробнее (с усмешкой подумав, что в этом случае он, как черепаха в апории Зенона, точно никуда не дойдет), он, отвернувшись от стеллажей и быстро миновав несколько дверей квартир, вышел на обещанную девушкой площадку.

Сидевшие на толстом ковре среди разбросанных подушек рядом с низеньким журнальным столиком худощавый седеющий мужчина лет пятидесяти и две девушки – как на подбор, худенькая и по-кустодиевски яркая – с любопытством обернулись в его сторону.

Поставив чашку с чаем на столик, мужчина с улыбкой, изображавшей живейшую радость и удовлетворение, вновь обратился к Вадиму.

– А вот, по всей видимости, и наш новый постоялец.

На ходу ответно проникаясь светскостью, Вадим сдержанно поклонился.

– Надеюсь, постояльцу не возбраняется временно влиться в сложившийся здесь социум и… гм… – Он оглядел заваленный подушками ковер в поиске свободного места. Освобождая место, худенькая девушка быстро отбросила подушки. – …и сделаться сидельцем.

– Чур меня, – акцентированно осенив себя крестным знамением, Вадим опустился на ковер. – Знаете, крайне желательно было бы оформить эту мысль каким-то иным образом.

Мужчина понимающе улыбнулся.

– Судя по живости последней реплики, наш гость определенно принадлежит к миру бизнеса.

Подбирая под себя ноги, Вадим со вздохом кивнул.

– Определенней, чем иногда хотелось бы.

– Давно замечено, – тоном лектора произнес мужчина, – что представители бизнеса крайне аффектативно относятся к глаголу «сидеть» во всех его формах.

– И имеют на это основания, – продолжил Вадим. – Но в общем-то дело не в глаголе.

– Не сомневаюсь, не сомневаюсь. Хотя слова важны, в чем я сейчас настойчиво пытался убедить этих молодых леди.

– На примерах из русской классики, – с быстрым смешком сказала худенькая, – которую, как оказывается, мы так и не знаем.

– Даже обидно, – подхватила вторая девушка. – А мы, между прочим, честно всё читали.

Мужчина с утонченной улыбкой цепко взглянул на нее.

– Так «честно» или «между прочим»?

Девушка рассмеялась.

– Ну вот, так вы всегда.

Вадим задумчиво взглянул на мужчину.

– Кажется, я прервал что-то очень интересное.

С некоторой прохладцей взглянув в пространство, мужчина покачал головой.

– Разве что с точки зрения типичности данного явления.

– Тем не менее был бы крайне признателен вам, если бы вы изложили, так сказать, краткое содержание предыдущих серий.

– Ну, предыдущих серий, собственно, и не было – хотя, когда речь идет о классике, наибольшая концентрация смыслов наблюдается как раз в точке столкновения прошлого и будущего.

Он на секунду задумался.

– Проблема классики в том, что ее никто не понимает. Причем это состояние не временное, а постоянное, переходящее от эпохи к эпохе, разница только в специфике этого непонимания, в особенностях этих, так сказать, симулякров, каждый из которых несет на себе черты своей эпохи и сам по себе, в сущности, ничего не значит. Что же касается самой классики, то роль ее в общем-то достаточно трагична или, по крайней мере, абсурдна – это как посмотреть – поскольку она, по сути, выступает в виде некоего антисимулякра – то есть вещи, которая реально существует, на которую все смотрят и которую никто не видит.

– Какую именно сторону абсурда вы имеете в виду?

– Элементарнейшую, и в общем-то известную всякому – вы знаете эту книгу, вам пересказывали ее содержание в школе, причем много раз, так что цитаты из нее уже лезут у вас из ушей, вы сами можете пересказать ее кому угодно, вы – позволим себе такое допущение – даже прочитали ее, и более того, в более зрелом возрасте, когда некоторые склонны пересматривать свою систему ценностей, вы прочитали ее вторично и внезапно обнаружили, что она вовсе не так противна и тягостна, как вам казалось, и даже наоборот, весьма осмысленна и полна достоинств, вы влюбились в эту книгу, вы кладете ее под подушку, вы с ней засыпаете и просыпаетесь, вы перечитывали ее сотни и сотни раз – и при этом абсолютно, категорически, бесповоротно вы ни черта в ней не понимаете. И с этим ничего нельзя поделать.

Вадим с деликатной улыбкой осторожно покосился на мужчину.

– Звучит эффектно, но не является ли это высказывание еще одним симулякром?

– Вы думаете? А между тем через минуту вы со мной согласитесь.

– Прошу вас.

– Прекрасно. Обратимся, в качестве примера, к какому-нибудь общеизвестному классическому произведению, не слишком большому, чтобы в нем не утонуть, но вместе с тем не чисто лирическому, хоть как-то нагруженному общественными смыслами – ну хотя бы к известнейшей истории о Левше и подкованной блохе – надеюсь, вы помните сюжет?

– Лескова? Конечно.

– Сделайте одолжение, перескажите его.