Облако

Закинув на плечо рюкзак, он пошел назад во второй раз, спрыгнув, они поползли под вагонами по расчищенному пути; ползя и подтягивая за собой рюкзак, он слышал, как скрипит, протягиваясь по шпалам, клетка с петухом. К скрипу добавлялось кудахтанье самого петуха, пытавшегося что-то понять в перевернутой клетке, где пропало дно под ногами. Пробравшись сквозь завал, они вылезли из-под вагона. Выпрямившись и почувствовав, как дрожат колени, Вадим сел на рельсы.

– Жаль, что у нас нет воды, – сказал он Ратмиру. – Давай передохнем, надо почиститься, у меня за шиворотом полно песку. Да и у тебя, я думаю, тоже.

Раздевшись до пояса, свернутыми рубахами они оббили друг другу спины. Одевшись (песчаная пыль все равно была где-то под воротником), Вадим взглянул вперед – тусклый туннель уходил в бесконечность.

– Пошли, – сказал он.

Взяв каждый свою поклажу, они двинулись вперед. Тусклый прямой туннель, долгий, долгий путь. Сколько мы уже идем, подумал Вадим, после завала уже полчаса, плюс несколько километров до того, идем все время прямо, пора бы уже кончиться ему, ведь мы идем кратчайшим путем, по прямой, из пункта А в пункт Б, должно же это когда-нибудь кончиться. Если, конечно, мы идем правильно, да нет, не может быть, не может от административного корпуса к химкомбинату идти какой-то извилистый окольный путь, хотя, с другой стороны, все это строилось в советские времена, с них станется, всякого они могли придумать, чтоб запутать врага, и, возможно, надо было давно свернуть в какой-нибудь из боковых ходов, и мы б давно дошли, а этот туннель ведет куда-нибудь в Новосибирск, и туда мы никогда не дойдем, и это значит, что мы идем в бесконечность. Ладно, подумал он, не пугай себя, радуйся тому, что есть, радуйся тому, что перед тобой ровный прямой путь, по которому можно спокойно идти, без всяких эксцессов, что нет газовых атак, завалов, разрушений и прочего дерьма, и это очень хорошо, потому что красные облачка перед глазами, и дрожат колени, и внутренне я уже не тот, и если будет еще один такой завал, то я, наверно, его не осилю. И в тот же миг он увидел его. Двойная цепь фонарей, ранее уходившая в перспективу, оборвалась, впереди был виден последний фонарь, за ним была чернота, только в этот миг он заметил это. Включив фонарь на каске, ускорив шаги, он почти побежал вперед – крутая гора песка была впереди, от рельсов она поднималась вверх, пятно фонаря высветило холодный лунный склон. Отсюда он поднимался до самого потолка, а может быть, и не до самого потолка, даже при свете фонаря отсюда трудно было понять. Отдав рюкзак Ратмиру, Вадим ступил на песчаный склон, примериваясь к нему; согнувшись, он тронул песок руками.

– Подожди, – сказал он Ратмиру.

Песок под ногами разъезжался, но подниматься, в принципе, было можно; увязая в песке ногами, балансируя и хватаясь за склон руками, он залез под потолок, над головой была пустота, но такая же пустота, кажется, была и спереди; выключив фонарь, почти на уровне глаз, он различил впереди все те же тусклые фонари. Включив фонарь, он обернулся к Ратмиру.

– Вещи один дотащишь? Лезь за мной.

Проползя верхушку холма на животе, он наполовину сбежал, наполовину скатился вниз. Подождав Ратмира, спокойно и мерно спустившегося по склону со всеми вещами и петухом, он сел на рельсы; разувшись, они по возможности выбили песок из ботинок. Поднявшись, как-то неожиданно для самого себя отрешенно и вяло он пошел дальше. Хватит с меня стрессов, подумал он, не буду больше думать ни о чем. Устал я, и плевать мне на все. Медленней, чем раньше, в тишине мерно шурша подошвами, в тусклой пустоте они прошли несколько сот метров. Что-то колкое обнаружилось в правом ботинке – то возникая, то исчезая, попеременно оно давало о себе знать, наконец, особо болезненно оказавшись под самой стопой, оно заставило Вадима остановиться; присев на рельсы, сняв, выбив и снова надев ботинок, он машинально взглянул перед собой, что-то не совсем понятное, не гладкое было напротив, чуть впереди; включив фонарь, несколько мгновений с недоумением, почти изумленно он смотрел на это – обычная, деревянная, окантованная по краям прибитой гвоздиками жестью дверь была на противоположной стене. Казавшаяся чем-то абсолютно бредовым в этой среде, она тихо отсвечивала в свете фонаря обычной и простой, привинченной шурупами металлической ручкой. Медленно поднявшись, подойдя к ней, он потянул ручку, дверь открылась.