КОСТРЫ НА СНЕГУ
Диспетчерская стояла на опушке леса.
Мимо нее проходил тракт, построенный в те далекие времена, когда еще не было железной дороги. Над маленьким домиком вековые ели простирали свои чудовищные лапы, отягощенные клочьями снега.
Перед домиком — широкая площадка для заправки машин. От тракта через эту площадку пролегла автолежневая дорога в тайгу.
Виталий Осипович стоял на высоком крыльце диспетчерской. Он еще не привык к тому, что в восемь утра все окружающее тонет в темноте и все в тайге полно безмолвного и неподвижного ожидания, каким всегда бывает Предрассветный час.
От тракта через площадку к диспетчерской двигалось что-то большое, угловатое. Казалось, идет сам собой огромный квадратный щит, покачивая углами, идет на собственных ногах. Приблизившись к диспетчерской, щит мягко сел на снег. Шумно вздохнув, из-за него вышел человек в большой лохматой ушанке, в коротенькой, не по росту телогрейке, из рукавов которой торчали руки в огромных рукавицах. Шаркая разбитыми валенками по снегу, человек подошел к Виталию Осиповичу.
— Привет, товарищ Корнев. Завклубом Крутилин.
Здороваясь, Виталий Осипович рассмотрел широкое скуластое лицо с озорными мальчишескими глазами и большим ртом, из которого необычайно гулко, словно из репродуктора, раздавались слова:
— Пилюля нашим лесорубам.
— Это что у вас? — спросил Корнев, указывая на странную его ношу.
— Лесорубам вызов. Ночью парторг принес, велел в лесосеке повесить. Теперь загудят, лесу не хватит.
Ничего не понимая, Корнев подошел к угловатой «пилюле». Это был большой, метра на полтора, щит, сколоченный из тонких досок. На нем что-то написано, в темноте не разобрать.
Подошла машина. Леша Крутилин взгромоздил свой щит на ящик для чурок, сам встал на подножку. Корнев сел рядом с шофером, и они поехали по сказочному, таинственному лесу, мгновенно оживающему в бегущем свете фар. Возникали и пропадали в темноте золотые и красные стволы сосен. Маленькие елочки в снеговых шапках стремились навстречу.
У пятой диспетчерской Леша сгрузил свой щит.
— Отсюда ближе. Я знаю тропу, по ней лесорубы ходят.
Машина ушла. У дверей диспетчерской стояла Женя. Несмотря на мороз, она была в одной вязаной кофточке. Белый пуховый платок лежал на плечах, открывая золото волос. Увидев Виталия Осиповича, она вспыхнула, и лицо ее налилось жарким румянцем. Она стояла неправдоподобно яркая, как роза в снегу.
— Привет, диспетчер! — гаркнул Леша. — Пусти погреться.
— Простудитесь, — улыбнулся Корнев, проходя в жарко натопленную избушку.
Женя вздохнула.
В диспетчерской рдела железная печка, гудело пламя в трубе. В избушке чисто, домовито. Видно было, что здесь хозяйничают девушки, знающие толк в уюте. Даже вышивание лежало на столике, на самом уголке, за телефонным аппаратом. Женя быстро убрала сто.
Корнев сел на табуретку, на ее место, склонился над графиком.
— Долго машины простаивают, — сказал он не глядя на Женю.
— Это погрузка задерживает, — прошептала Женя, сжимая руками платок у подбородка.
Ее голубые ясные глаза смотрели на Виталия Осиповича с восторгом и испугом. Он разговаривал с ней! Что говорил, как говорил — все равно. Пусть он хмурится, пусть даже ругается, но все это относится к ней, может быть, он посмотрит на нее, может быть, подаст руку на прощанье. Но это уже было бы такое счастье, о котором она думала почти с благоговением.
Он так и не поднял на нее свои темные глаза. На неподвижном исхудалом лице не дрогнули прямые брови.
— Хорошо, — неопределенно бросил он, выходя из диспетчерской.
Они шли по тайге. В глубоком снегу стояли высокие сосны. Мелкие елочки утопали в сугробах. Где-то, невидимое, всходило солнце.
По узкой тропе, пробитой лесорубами, они уходили все дальше и дальше в лес. Щит на Лешиной спине колыхался в такт его шагам. Теперь уже, не напрягая зрения, можно было прочесть то, что написано на нем:
Задыхаясь под тяжестью щита, Леша сказал:
— Такие плакаты — самоубийство для меня.
— Тяжело? — посочувствовал Корнев.
— Нет, какая там тяжесть. Наши лесорубы, они сейчас меня убивать начнут. Они гордые очень, не выносят, когда кто-нибудь лучше их работает. Вот посмотрите, какой сейчас шум будет.
Запахло сладковатым дымом горящей хвои. Сквозь поредевший лес уже был виден весь участок тайги, предназначенный к вырубке.
Сегодня начинали новый участок. Десятник уже расставил лесорубов по делянкам. Пылали костры, зажженные лесорубами на своих делянках. Оглушительно трещала горящая хвоя, выбрасывая в светлеющее небо золотые искры.
Но работать еще не начинали.