Область личного счастья

Но никто, кроме Жени, этого не заметил. За несколько минут до прощального гудка подобные слабости допустимы. Даже Виталий Осипович, терпеливо дожидавшийся, когда ему протянут руку на прощанье, и тот не обратил на это никакого внимания.

Наконец он дождался. Обнимая Женю одной рукой, Марина протянула ему другую:

— Прощайте и спасибо…

— Ну, что там.

— Если бы не вы, мне, пожалуй, туго бы пришлось.

— Всегда рад помочь.

Марина медленно убрала свою руку:

— Наверное, с этим покончено.

Женя улыбнулась и промолчала.

Проводив Марину, Женя и Виталий Осипович возвращались со станции. Они молча шли по хрупким льдинкам. Впереди, совсем недалеко, сверкали теплые огни города.

— Ну вот и проводили, — облегченно вздохнула Женя, и сейчас же издалека донесся долгий, слитный шум, словно кто-то огромный ответно вздохнул из темной глубины тайги.

— Что это? — спросила Женя.

— А ты уже и забыла?

Женя легко засмеялась. Ну как она могла забыть? Ведь это снег. Последние снегопады наметают на кроны сосен огромные снеговые шапки. Где-то в темных глубинах тайги, куда не всегда проникает солнце, снег особенно прочно оседает на ветвях, ломает их, крутит в бараний рог, но вот наступает такой момент, когда во всем, что есть живого в тайге, забродят весенние соки земли, напоят каждую веточку, кинутся в каждую иголочку хвои буйной силой жизни. И, согретое этой силой, дерево чуть наклонит зеленые свои лапы и скинет с себя остатки зимнего гнета. Сорвутся снежные глыбы и с долгим водопадным звоном, увлекая на пути весь снег, ухнут вниз — в последние сугробы.

И тогда воспрянут сосны, закачают вершинами, расправляя затекшие ветки и вскидывая их к черному небу, томно потянутся, как человек, пробуждающийся от долгого сна.

— Вспомнила, — сказала Женя. — Это весна.

_Пермь.

_1954–1960.