Джейсон тянет книгу из её пальцев и бросает через всю комнату. Его лицо остаётся непроницаемой маской, которую он носит всегда в таких случаях. Её книга — всего лишь дешёвое издание в мягкой обложке. Она приобрела томик, когда они останавливались на заправке. Но Мария с сожалением провожает взглядом страницы, разлетающиеся по полу подобно позёмке. Мария знает, что позже Джейсон обязательно бережно соберёт их и передаст в её руки, смущённо глядя в пол. И обязательно одна из страниц останется лежать под ковром или за тумбочкой. Это будет очень важная страница вроде последнего признания в любви или развязки в детективе. Так бывает всегда.
— Я сейчас серьёзен, — говорит Джейсон.
— Я бы сказала, что говоришь серьёзным тоном.
— Послушай меня…
— Нет, ты меня послушай. Это не «серьёзно», а скучно, потому что озвучено уже много раз. Я не уйду без тебя, как и ты без меня. А теперь, пожалуйста, верни мою книгу.
Джейсон склоняется над ней. Что-то тяжёлое и гнетущее затеняет его лицо. Мария борется с собой, чтобы не отстраниться. Но Джейсон садится и обхватывает голову руками. В этой позе он замирает надолго. И Мария не может отвести взгляда от Джейсона.
Позже он действительно протягивает ей книгу, бережно разглаживая страницы:
— Прости, я испортил.
— Послушай, — мягко говорит она, — нет причин для беспокойства. Мы не можем знать, что случится через минуту. Кто знает, может, ОНИ вообще перестанут тебя искать. Может быть, у них уже всё есть. Нет причин бес…
— Ты мыслишь не верно, — говорит Джейсон, и слух Марии царапает нотка печали в его голосе. — Ты не можешь остаться только потому, что всё может измениться. Не изменится. И не остановится. Это никогда не прекратится.
— Мне всё равно, — отвечает Мария, убирая книгу. Она кладёт свою руку на запястье Джейсона и обещает:
— Я не хочу уходить. И не уйду.
Джейсон отходит к окну и, выглянув в темноту, говорит:
— Ну и у кого теперь «серьёзный» тон?
Он дразнит её, по-прежнему пряча своё лицо.
— Вынуждаешь, — пожимает плечами Мария.
— Ты же знаешь, что я прав, — отвечает Джейсон. — Ты никому не сможешь рассказать, кто ты есть на самом деле. Не сможешь сблизиться ни с кем.
— Хорошо. Но сейчас у меня есть предлог.
Зомба
Джейсон отсутствует уже пятый день, когда Мария начинает вести разговоры со старой подругой — Марией в своей голове. Это единственный друг, которого она может себе позволить. Потерянная Мария — это такая старая боль, что теперь она уже почти приятна.
— Я люблю человека, который убивает, — признаётся Мария.
— Правда? — спрашивает Мария внутренняя. — А помнишь, когда мы были в Барселоне, я была влюблена в парня с косыми глазами? И когда я оглядываюсь назад, понимаю, что это мелочи, но тогда чувство казалось мне чрезвычайно сильным.
— Мария, ты никогда не говоришь со мной серьёзно.
— Да нет. Ты всегда относилась серьёзно к нам обеим, — Мария смотрит в свои подведённые глаза и на коротко стриженные, наманикюренные, покрытые красным лаком ногти. — Так-так, что ты там говорила по поводу своего «убийцы»?
Мария вздрагивает и смеётся:
— Ты становишься чувствительной.
— Не чувствительной. Скорее меня волнует то, что всё это значит.
Мария не отвечает, а просто проводит по волосам жестом, хорошо знакомым Марии внутренней. Волна боли и отчаяния плеснулась внутри, напоминая о старом друге, почти близнеце. Мария не просто её веса и роста: те, кто встречались с одной или с другой, никогда бы их не перепутали.
Только те, кто плохо знали её, думали, что Мария и Мария похожи.
— Скажи мне…
— Что это такое во мне, что я могу любить кого-то, сделавшего что-то действительно ужасное?
Мария смеётся и тянет:
— Ну-у, конечно, я знаю. Причина в тебе.
Сначала она отрицает, но потом смеётся в голос:
— Да, конечно, это так.
И когда Мария смеётся, другая Мария останавливает:
— Оставь его.
— Что?
— Бросай его. Уходи. Уходи прочь. Если он убийца, если он делает дурные вещи и это действительно беспокоит тебя, то просто уйди.
— Я. Не. Могу, — отвечает Мария, понимая, что делает ошибку.
Глаза Марии внутренней сужаются:
— Не можешь, говоришь? Он что, связывает тебя? Запирает дверь?
— Я его люблю, — Мария говорит, осознавая, как это звучит, но не желая себя останавливать. Она хочет сказать.
— Остановись.
— Не могу. И не хочу.
— Почему «нет»?
— Я не хочу останавливаться. Я люблю его. Я хочу его.
— Там, — плачет Мария, используя тот же самый способ, который применяла, чтобы обыграть в карты саму себя. — Это то, что ты хотела от меня. Напомнить.
— Напомнить о чём?
— О двух самых важных в мире словах для тебя.
— Любовь? — гадает Мария — К нему? Что?
— «Я» и «хочу».
Мария пытается отвернуться, но опережает саму себя.
— Ты всегда хотела того, что хотела. И это что-то всегда тяжёлое и тёмное. Но ты сама захотела напомнить себе…
И больше она уже не пытается отвернуться. Она улыбается:
— В этом смысле ты никогда не была трусихой.
— Джейсон говорит, что я смелая.
— Сама я называю это безрассудством, — её глаза снова сужаются, она изучает себя, откидывая голову назад. Гордо. Что бы Мария ни сказала теперь, она не вздрогнет.