Облава

— Откуда мы знаем, что он видел и что прибавил? Может, он нас видел, когда мы разговаривали, потому при встрече и глаза отводит. Он такой, настоящая лисица, подкрадется и подслушает.

— Тогда мы оба пропали.

Юноша побледнел, глаза от страха расширились. Ему казалось, что он стоит на мосту, оторвавшемся от берегов, и, куда бы ни двинулся, ему грозит гибель; мост распадается на части и лишь каким-то чудом еще удерживается над водой, темной и мутной; еще мгновение, и мост погрузится в пучину. Во рту пересыхает, в поисках надежной опоры Доламич упирается ногой – здесь она, земля, он спасен, но этого мало, чтобы влить в него бодрость. У

коммунистов доверие он потерял, а сейчас теряет у этих.

И те и другие ему точно предсказывали, что его ждет, если он сойдет с их пути. Он им не верил, любил, чтобы его хвалили, когда он оказывал им услуги или подносил подарки. Он рассчитывал водить за нос и тех и других, а оказалось, что его самого поймали на удочку. Он уже не кредитор, а должник, и все, что делает, делает из страха. И

если приходится сделать что-то одной стороне, то другая тотчас узнает об этом и требует сделать для нее в два раза больше. И так его долги растут с каждым днем, и теперь уже собственная голова стоит в закладе. .

Глядя на него, Тодор Ставор подумал: у него, видно, на душе не один грех. Гавро Бекич приходится ему двоюродным братом по матери, и он наверняка поддерживает с ним связь; Филипп Бекич об этом пронюхал и теперь держит пария, как змею в лещедке. У него всегда есть люди, которых он держит в своих руках, душит и заставляет душить других, в этом умение тех, кто захватывает власть.

Сейчас и я у него в руках, а где-то наверху кто-нибудь держит в руках его. Господи боже, что только стало с миром! Впрочем, кто знает, может быть, он всегда был таким, а я только сейчас это заметил. Нет нигде свободы, все держат друг друга в тисках, все друг друга преследуют, гонят, берут за горло – и нет этому конца-края. Пожалуй, лучше всего было бы, если б нас черт унес всех сразу, а на наше место принес бы других, получше.

— Мы еще можем спастись, – сказал он после долгого раздумья.

— Как?

— Если перебьем сегодня всех коммунистов.

— Это трудно.

— Если никого не останется, никто и не узнает.

— Это невозможно, – сказал Доламич. – Не все сейчас здесь, и всех никогда не перебьешь.

— Если останется хоть один, он ткнет в нас пальцем, и мы пропали. И семьи наши пропали, а они-то ни в чем не виноваты. Виноваты коммунисты, это они поднялись против непомерной силы и полезли, куда не надо. Правда, они сами виноваты?

— Правда, но что мы можем?

— Посмотрим.

III

Спустились в долину. Туман на дне долины густой, гор не видно, и все-таки почему-то чувствуется, что кругом поднимаются крутые скалы. Бекич подал знак идти медленнее и прекратить разговоры. Чуть слышно тоскует речка, зажатая в тесных берегах, позвякивает ледяными четками. Здесь, у моста, летом она внезапно меняет свой цвет, скорость течения и даже имя, превращаясь из журчащей и прозрачной Бисерницы в темную, мутную, окруженную болотами Црию. Зимой болота замерзают, на них собираются ребята из Тамника кататься по льду, ставить силки для птиц, и сверху целыми днями раздаются голоса матерей, обеспокоенных тем, что детей долго нет, что они замерзнут или провалятся под лед. Лишь две последние зимы, с тех пор как началась война и село Тамник вошло в мусульманский округ, власть которого оно не признает, и граница проходит по реке, детей держат взаперти, болота остаются безлюдными и катки погребены под покровом снега.

Людям из отряда Бекича известно коварство этих мест.

Ощутив лед под ногами, они идут с опаской, боясь оскользнуться и упасть. Идут молча, говорить запрещено, но если бы и не было запрета, все равно никто не предупредил бы друг друга об опасности – пусть, дескать, всяк смотрит, куда идет, а упадет, да поможет ему бог. Глядя на них, штабные из летучего отряда Бедевича, люди молодые, но бывалые, хоть и не зная, в чем дело, пошли осторожнее, тоже молча и ничего друг другу не говоря. Только один из них, чье имя погребено под нескончаемыми прозвищами, «Шелудивый Граф», думая о своем и всматриваясь в густой туман, откуда доносились недоступные для понимания чужаков звуки замерзших болот, мглы и темных ольх на берегу, не обратил внимания на наступившую вокруг него перемену.