Облава на волков

Стоян Кралев ждал, что, когда он заговорит с ней о ее внебрачной связи, она смутится, застыдится или попытается каким-то образом оправдаться, но она чинно сидела, положив руки на колени, словно послушная девочка, и с едва уловимой улыбкой смотрела ему в глаза. Эта улыбка, то ли ироническая, то ли осуждающая, поразила его и заставила на минуту замолчать. В ее улыбке была и красота, и бесстыдство, и вызов женщины, получившей и получающей все от столь долгожданной, хоть и краденой любви, и презрение ко всему и всем, кто попытается ее отнять. Чем больше смотрел Стоян Кралев на эту улыбку, тем лучше он ее понимал и тем сильнее раздражала его Мона. Все-таки он взял себя в руки и спокойно, «по-дружески» посоветовал ей устроить свою личную жизнь так, чтобы «не давать пищу досужим разговорам». Мона молча выслушала его и, направляясь к двери, сказала только «до свидания».

— Я не понял, согласна ты с тем, что я тебе сказал, или нет? — спросил Стоян Кралев, провожая ее до дверей.

— Говоришь, все село возмущается? Я возмущаюсь всем селом! — сказала Мона, и лицо ее покрылось густым румянцем.

— Что? Воз-му-щаешься се-лом? Ну-ка вернись и сядь!

— Чего мне возвращаться? Опять будешь талдычить свое. Я уже наслушалась.

— Я разговариваю с тобой как товарищ, желаю тебе добра, и все — как об стенку горох? Так, что ли?

Мона смотрела ему в глаза, и на лице ее снова появилось насмешливое выражение. «Наглая, испорченная бабенка», — подумал Стоян Кралев и отвернулся.

— Тебе не приходит в голову, что твоя связь с любовником аморальна? Ты хоть раз об этом подумала?

— Почему аморальна? Разве бывает аморальная любовь?..

— Бывает! Ваша любовь с Иваном как раз аморальная. Если развратную связь замужней женщины с любовником вообще можно назвать любовью.

— Я-то знаю, что такое любовь, а ты нет!

— Знаешь, как собачьи свадьбы по чужим огородам устраивать! Это бытовое и моральное разложение, а не любовь! — Стоян Кралев стоял спиной к двери, словно боялся, что Мона убежит, и, как всегда в таких случаях, давал волю своему гневу. — Все село от вас стонет, а у вас ни стыда, ни совести. Вы коммунисты, опомнитесь, пока не поздно!

— Я потому и живу на свете, что люблю этого человека. Никто не имеет права меня судить, — сказала Мона и хотела уйти, но Стоян Кралев преградил ей дорогу.

— Каждый порядочный человек имеет такое право.

— И оппозиция?

— В данном случае и она. Оппозиционеры, может, и такие и сякие, но разврату не предаются. Поэтому теперь они потирают руки и говорят: вот какие люди у власти, вот кто распоряжается народным достоянием. Землю и скотину сделали общей, теперь и жен общими сделают. Ты не понимаешь, что все на нас смотрят, следят за каждым нашим шагом? Мы должны быть образцом во всех отношениях. И что ты позоришь мужа, делаешь такого хорошего человека несчастным? Не совестно тебе, что ты ему так отплачиваешь? Ведь он тебя из рук Ивана Шибилева взял, дом и семью тебе подарил!

— Пусти меня! — закричала Мона, сдерживая рыданье, а лицо ее исказили спазмы. — Ты жестокий, безжалостный человек, только и знаешь, что в чужих душах хозяйничать. У тебя самого ни сердца, ни души.

— Это потому что я советую тебе взяться за ум? А у твоего возлюбленного есть сердце и душа? Были бы, не стал бы он бродить по свету и приходить к тебе раз в год по обещанию. Ты семьей пренебрегаешь ради него, ребенка ему родила, а он…

Мона вскрикнула, изо всех сил дернула ручку двери и выскочила из комнаты.

Вскоре Стоян Кралев послал сообщить Ивану Шибилеву, что тот должен явиться в клуб по срочному и важному делу. В ожидании Стоян ходил от стены к стене и уговаривал себя сохранять спокойствие, поскольку знал Ивана лучше, чем кто бы то ни было, и предполагал, что разговор с ним будет напряженным и трудным. Позже читатель узнает из нашего рассказа, какую большую политическую и просветительскую работу проделали эти два человека до Девятого сентября, когда, кроме идейного единомыслия, их связывала и дружба. В новой жизни и работа, и путь их оказались разными. Стоян Кралев стал секретарем сельской партийной организации и взял в свои руки руководство селом, а Иван Шибилев, как всегда, сновал из села в город и обратно. Правда, год назад он как будто был принят в штат Шуменского театра, и Стоян Кралев хотел проверить, так ли это, а если так, он смог бы более определенно поставить перед ним вопрос об отношениях с Моной. Вопрос, конечно, и сам по себе был деликатный, но Стояна Кралева особенно беспокоил характер Ивана, человека с переменчивым нравом, с собственными принципами и взглядами на жизнь, веселого, нежного, самоотверженного и покладистого, готового все отдать другим, а иногда своенравного, угрюмого и упрямого, что, разумеется (если говорить честно), не помешало ему славно поработать по партийной и просветительской части и сделаться любимцем всего села.