Облава на волков

В сущности, он не был честолюбив и жил, отдаваясь многочисленным своим склонностям и страстям, так что, если взглянуть с этой стороны, жизнь его прошла не так уж плохо, а может быть, даже счастливо. Да, в самом деле счастливо, потому что в эти сложные времена, отмеченные жестокой политической борьбой, социальными сотрясениями и войнами, он жил вольный, как птица, и летел туда, куда его звали его стремления. Не это ли и есть настоящая жизнь — непрерывно трудиться, все равно над чем, для кого и где, и в то же время следовать зову своих сокровенных желаний? Вот и в этом возрасте — не играет ли он по свадьбам, ярмаркам и престольным праздникам, как самый заурядный цыганский скрипач? На каждом сельском празднике и на ярмарках в соседних селах он становился ногами на одно из сидений чертова колеса, играл, пока крутилось колесо, на скрипке или кларнете и пел шутливые песенки.

У меня есть две соседки,
Две соседки, две кокетки.
Черноглазая — Калинка,
Ну а русая — Малинка…

Или:

Начал я стихи читать —
Впору сопли вытирать.
А когда закончил стих,
Тут и насморк мой утих…

Он вытирал нос рукавом, а внизу слушатели издавали одобрительные возгласы и хлопали в ладоши. Он сознавал, что шутки у него плоские и даже пошлые, но не мог устоять перед искушением — перед желанием смешить людей, развлекать их, видеть их улыбки и сияющие глаза. Он давно заметил, что, когда люди смеются или плачут от всего сердца, они становятся лучше. В первом случае они забывают о своих несчастьях, а во втором сожалеют о том зле, которое причинили другим, или прощают тех, кто их обидел. Каждый раз ему открывалось, что те из его слушателей, которые известны были в селе как люди злобные, вороватые и коварные, начав смеяться или плакать, словно перерождались и становились совсем другими. Да и он сам, пока играл на сцене, пел или дул в кларнет, чувствовал себя добрым и счастливым, испытывал подъем духа и бывал готов тут же отдать все самое дорогое, что у него было, или совершить самый великий в мире подвиг.

И если он все же находил, что жизнь его в молодые годы прошла не так, как надо, основанием для этого был образ жизни, который вела Мела. Ему казалось, что, живи он в свое время по-другому, теперь бы и она, следуя с роковым постоянством прежними его дорогами, жила бы куда лучше. И уж во всяком случае, думал он, какой бы ни была его прежняя жизнь, плохой или хорошей, счастливой или нет, это была жизнь молодого мужчины. Неприятные и тяжелые ситуации, в которые ему случалось попадать, для девушки, как Мела, могли оказаться просто губительными. Он немало знал о ней еще с первых ее гимназических лет, потому что всегда находил повод как бы случайно с ней встретиться или ее навестить, а в последнее время, когда они сблизились еще больше, приезжал к ней в гости и даже жил месяцами в том городе, в котором в это время жила она. При малейшем намеке на то, что у нее появились какие-то затруднения или что ей предстоит принять важное решение, он старался оказаться рядом, чтобы, не дай бог, ей на помощь не пришел кто-то другой, так как этот другой, конечно, был бы чужой мужчина. Она была очень красива и женственна, и, по ее собственному признанию, мужчины начали ее преследовать, еще когда она училась в гимназии. Теперь, где бы она ни появлялась, мужчины тут же принимались ее обхаживать, и ухажеров, по ее словам, было «ужасно» много, особенно среди актеров, музыкантов и художников. Все пытались с ней флиртовать, и режиссеры, предлагавшие ей роль, разумеется, тоже не оставляли ее в покое. Женщины в труппе тут же начинали к ней ревновать, злобствовать и злословить на ее счет, она не оставалась в долгу, и дело кончалось тем, что ей приходилось искать себе работу в другом городе…