Облава на волков

Я сказал ей, что она и вправду может стать директоршей, только надо посмотреть, чисто ли она пишет. Я дал ей свою записную книжку, она положила ее на табурет и стала писать имена, которые я ей диктовал. Это были имена двенадцати. Написав пятое имя, она задумалась. Я испугался, что она вспомнит имена, которые писала под диктовку Михо, взял записную книжку, похвалил ее почерк и сказал, что брат Михо зайдет к ней примерно через неделю. Она хотела угостить меня розовым вареньем, но я отказался и, попрощавшись, ушел.

В тот же день после обеда я сел в автобус и к вечеру был в Нушином селе. Нуша ждала меня. Она сказала, что ждет вот уже три дня, волнуется, не случилось ли со мной чего плохого, и собиралась на следующий день ехать меня искать. Иногда жизнь так щедра на скорби или радости, что сердцу впору разорваться. В автобусе я прочитал в газете, что Советский Союз объявил Болгарии войну, а это значило, что его армия вот-вот перейдет нашу границу. С собой у меня была копия приговора, из которого было видно, что Нушин отец оклеветан, так что теперь никакая опасность ему не грозила. Пока я рассказывал ему, каких хождений по мукам стоило мне разоблачение клеветы, он слушал меня совершенно спокойно, словно не оценил тех усилий, которые я приложил для спасения его жизни, так что я даже почувствовал себя несколько задетым. Зато Нуша и ее мать бурно переживали мой рассказ и были изумлены поступком Михо.

— Да я заметил, что тряпки этой, брезента то есть, нету, только когда машинист начал молотилку к молотьбе готовить, — сказал Пашов. — Мне и в голову не приходило искать его или аж в город ехать, в полицию сообщать. Свояк хотел меня как жертвенного барашка коммунистам поднести, чтоб они ему грехи двадцать третьего года отпустили.

И он рассказал о судьбе сельского учителя того времени. Этот учитель дружил с его отцом, они служили в одной роте, вместе были на фронте. Во время событий двадцать третьего года учитель на какое-то время исчез, а когда вернулся, попросил его отца, чтоб тот спрятал его в своем доме. Учитель был родом из Центральной Болгарии, во время восстания командовал отрядом, и теперь полиция разыскивала его по всей стране. Отец приютил его, но через неделю к учителю пришел человек с письмом. Прочитав письмо, учитель тут же попросил, чтоб его переправили в другое место, а если другого верного человека нет, то чтоб его отвезли ночью к румынской границе. Отец Петра отгородил часть подвала под амбаром и обещал оберегать учителя от полиции столько, сколько будет нужно, но учитель настаивал на том, что должен уйти.

Петр Пашов предложил отцу отвести учителя в наше село, к Стою Баракову. Мол, свояки, родственники, можно ему довериться. Бараков с первых же слов согласился принять учителя и дал слово, что будет хранить тайну. Петр часто заходил к учителю, приносил ему выстиранную одежду, еду. Однажды учитель попросил его доставить письмо одному человеку. Он съездил в Варну, передал письмо по указанному адресу и привез ответ. Учитель прочел его и попросил, чтоб старший Пашов пришел к нему повидаться. Вернувшись домой, Пашов сказал, что учитель в следующую среду должен перебраться в Варну, а оттуда — в Советский Союз. Когда Пашов в среду вечером поехал за ним, чтобы отвезти на телеге в Варну, Стою Бараков принялся причитать и рвать на себе волосы. Он сказал, что учитель исчез. Накануне вечером вышел, как всегда, пройтись по саду и не вернулся. Пашов поверил свояку, не знал, что он — сговорист[26]. Через месяц после этого случая его назначили кметом[27]. Вскоре он купил за бесценок двести декаров общинной земли, ему дали еще столько же и он стал первым богачом в селе.

Через несколько лет охранник, дядя Станчо, служивший в правлении общины, разговаривая с Пашовым о тех временах, сказал ему, что Стою Бараков выдал учителя властям. Явился в контору и сообщил оказавшемуся там полицейскому приставу, когда и как его можно схватить. В ту же ночь дядя Станчо получил приказ арестовать учителя и отвезти его в город. Узнав об этом, старый Пашов чуть не слег с горя. «Ну и постарались мы с тобой, прямо волку в пасть человека толкнули, а теперь и не узнать, живой он, не живой!» Так он говорил до конца жизни, совесть мучила его, и он поклялся не переступать порога бараковского дома и не пускать их к себе.

— Не знаю, зачем следователь тебе это сказал, но он правильно объяснил политику Баракова, — дополнил Петр Пашов. — В свое время он нам угрожал, что если мы проболтаемся об учителе, то он сообщит властям, кто прятал его у себя в доме. Раньше говорил, что коммунистов вроде моего сына надо держать за решеткой, а когда увидел, к чему дело идет, отрядил своего сына в коммунисты. Тот и позор с него должен смыть, и сына моего очернить — мол, отец у него предатель. Ты хорошо сделал, что раскрыл его махинации, и все-таки все будет зависеть от Лекси. А где он, жив ли и когда вернется, один господь знает…