Облава на волков

— Знаю, мы ж соседи. Заходите во двор, заходите!

Осень стояла теплая, они расположились под навесом, вскоре к ним вышла и Славина мать. Она тоже давно уже знала Анё в лицо, поскольку постоянно видела его с дочерью, когда они возвращались с лекций, поэтому и она поздоровалась с ним как со своим, чуть ли не как с постоянным гостем семьи. Отец рассказал о каком-то происшествии на верфи, потом они с матерью заговорили о домашних делах, а Слава и Анё — о своих студенческих проблемах. Анё был застенчив и, хотя с тех пор часто заходил к Славе, так и не стал легко себя чувствовать с ее родителями. Он тушевался в их присутствии и боялся, что если они узнают о его чувствах к Славе, то обидятся именно потому, что отнеслись к нему как к своему, и он не смел злоупотреблять их доверием. По этой же причине он стеснялся Славы и не решался даже намекнуть ей на свои чувства. Она держалась с ним просто и непринужденно, как с закадычным другом, и когда просила о какой-нибудь мелкой услуге, говорила: «Ты ведь мой дружок-женишок?», как снисходительно говорят соседским мальчишкам девочки постарше, которые уже завели себе настоящих «дружков». В то же время Анё был уверен, что у Славы нет близкого друга, или если и есть, то он не живет в Варне и приезжает разве что на каникулы. Это предположение страшно его мучило, заставляя страдать от мнительности и ревности. Он украдкой наблюдал за Славой и находил, что иногда, особенно на лекциях, она бывает очень рассеянной. Он старательно записывал лекции по всем предметам, а она смотрела куда-то в сторону и о чем-то грезила. «Эй, ты где?» — спрашивал он ее шепотом, а она касалась его локтем и ласково, и сердито одновременно, что означало: «Отстань!» «Но если у нее есть друг, который учится или работает в другом городе, — размышлял Анё, — почему она ходит только со мной, ведь она скомпрометирует себя в его глазах, даже если она просто использует меня как «дружка-женишка», чтобы не ходить одной по городу».

Анё был влюблен, но влюблен по-джелебовски, гордо, безоглядно и стыдливо. Он знал, что в таких случаях кавалер первым должен открыть свои чувства даме, но его гордость не уступала его любви. Достаточно было бы Славе удивиться его признанию, хотя бы даже сказать «я подумаю», и ему пришлось бы бежать от нее тут же и навсегда, потому что он не вынес бы ее «дружбы». Или все, или ничего. А пока они уже ходили вместе в кино. Она сама предлагала ему «составить ей компанию», потому что ей, мол, неудобно ходить одной. Однажды (это было после зимних каникул) они смотрели фильм о войне, и во время какой-то жестокой сцены Слава нащупала его руку и сжала ее в своей. Анё положил другую свою руку на ее: «Не бойся!» На экране продолжали чередоваться эпизоды, спокойные и веселые, страшные и мучительные, и Славина рука осталась в его руке до конца сеанса. На улице было холодно, дул пронизывающий февральский ветер, тротуары превратились в каток. У Славы были тоненькие перчатки, она держала руки в карманах пальто, и на обледенелых местах ей было трудно сохранять равновесие. Анё взял ее под руку, чтобы она не упала, и так они дошли до ее калитки. И еще два раза они ходили в кино в морозную погоду и оба раза возвращались из кино под руку.

С начала июля они стали по нескольку раз в неделю ходить на пляж. Слава брала из дому белое полотнище, Анё забивал в песок четыре колышка, натягивал полотнище, и получался навес. Как раз в это время началась сессия, Анё и Слава ложились рядом под навес и повторяли то, что прочитали ночью. Каждый час-полтора они устраивали перерыв и, пробежав по песку, кидались в воду. Потом снова ложились головами в тень и принимались за свои конспекты, проверяли друг друга, разбирались в более сложных вопросах. Сессия прошла благополучно — оба сдали все экзамены. На следующий день Анё должен был ехать в село. Он жил на квартире с полным пансионом, и багажа у него было мало. Он сложил его в фибровый чемодан, попрощался с хозяевами и отправился на вокзал. На углу его ждала Слава, улыбающаяся, празднично одетая, с букетом цветов. Они медленно шли по улице и разговаривали о прошедших экзаменах, о каникулах и о том, что осенью они снова будут вместе ходить на лекции. Анё купил мороженое, они сели в скверике перед вокзалом и, как дети, принялись лизать вафельные фунтики.

— Ты будешь мне писать? — Анё думал об этом с самого утра и только теперь решился спросить.

— Конечно! А ты мне будешь? — сказала Слава и сама засмеялась над своим наивным вопросом.

— Ясное дело, буду. Только ты будешь ходить на пляж и тебе некогда будет читать мои письма, — сказал Анё, сделав многозначительное ударение на «будешь».

— Вряд ли я буду ходить (Слава особенно отчетливо произнесла «буду») — мама на целый месяц уезжает на воды, и дом остается на мне. — Она взглянула на вокзальные часы и встала. — Опоздаешь, десять минут осталось.