Облава на волков

Старшие Джелебовы остались совсем одни и жили так уже двенадцать лет. Крепкий их корень все равно сказывался — несмотря на все свои беды, на здоровье они не жаловались, и не было дня, чтоб они не вышли на работу. Не было, однако же, и такого дня, когда б они забыли о своем одиночестве. Особенно болезненно ощущали они одиночество при мысли о сыновьях, которая жгла сердце, как незаживающая рана. О Марчо они знали только то, что он сообщал время от времени в своих письмах. Детей его и жену, которых они видели лишь на фотографиях, они не воспринимали как живых людей. Такими они являлись им и во сне — лишенные плоти и крови, безгласные и невзрачные существа стояли неподвижно или двигались в ограниченном пространстве формата почтовой открытки. Один только Марчо среди всех них был живым, был тем самым Марчо, которого они знали. На снимках он был одет по-разному — в пальто или пиджаке, свитере или рубашке, но они мысленно снимали с него чужие одежки и видели его в той одежде, которую он носил здесь. Они не могли себе представить, что он изменился, что живет другой жизнью, среди других людей, им чудилось, что он где-то близко и в то же время страшно далеко, так далеко, что им, быть может, и не суждено больше его увидеть.

Анё с женой и сынишкой приезжал за это время в село только раз, а они три раза навещали его в Стара-Загоре. Первый его брак оказался неудачным, он женился второй раз. Насколько они могли понять из тогдашнего его письма, первая его жена была женщина легкомысленная, неумеха и к тому же бездетная; они прожили два года и так и не пришли к согласию. Вторую его жену старики знали, она была, на их взгляд, женщиной разумной, хорошей матерью и хозяйкой. Работала она в какой-то канцелярии, у нее был дом с двором, и Анё жил у нее. Родители ее были уже стариками, а отец страдал сильнейшим склерозом, так что приходилось постоянно следить, чтоб он не ушел со двора, и все-таки он иногда выскальзывал на улицу и шел куда глаза глядят. Адреса своего он не помнил, забредал бог весть куда, так что Анё потом ночи напролет искал его и находил спящим в какой-нибудь канаве за городом или каком-нибудь сквере. Он, похоже, не любил зятя, вечно был им недоволен и грозился его выгнать. Анё терпел, снисходя к его болезни и старости, а главное, ради жены, с которой они отлично ладили. Уже несколько лет он работал на станции техобслуживания, брал и частные заказы и хорошо зарабатывал, но родители и за него не были спокойны. Им казалось, что он все еще не примирился с той жизнью, которую отрядила ему судьба, к тому же они знали его неукротимый характер и боялись, как бы какие-нибудь, пусть мелкие, разногласия не расстроили снова его семейной жизни.

Димчо и Янка жили в трех часах езды по железной дороге, но ни разу не показались в селе. После их бегства Грашевы прокляли дочь и написали ей, что не хотят больше ее видеть; она не смела переступить их порог, и Димчо тоже не стал приезжать в родные места. Приютивший их Паско умер, а тете Русийке шел уже восьмидесятый год. Еще недавно она занималась детьми и домом, а теперь целыми днями сидела на тахте, чистенькая, беленькая и пушистая, как ангорская кошка, и пыталась вязать, водрузив на нос две пары очков. Янка кончила в Шумене какие-то курсы и преподавала в прогимназии, а Димчо, ввиду отсутствия главного агронома, уже год занимал эту должность. Димчо и Янка уговаривали его родителей переехать к ним, но Джелебовы не могли на это решиться. Чем более одинокими они себя чувствовали, тем крепче привязывались к дому, где прошла их молодость и где они вырастили сыновей.

— Э-э-эй! — послышался голос, метель на мгновение затихла, и в двух десятках шагов мелькнула фигура Стояна Кралева. — Кто там? Киро, ты?

— Я, — отозвался Киро Джелебов.

— Я уж из сил выбился… помоги! Сюда…