Облава на волков

— Здесь ты будешь спать, Николинчо, — сказал Деветаков и обернулся к женщине, проходившей по галерее. — Тетя Райна, у нас новый работник, Николин. К вечеру приготовь ему постель, а сейчас затопи ванную. Когда выкупается, дай ему рубаху и ботинки и не забудь позвать к ужину. Ну, Николинчо, иди помоги тете Райне нагреть воды.

Николин повернулся было, чтобы выйти из комнаты, и заревел. Плач вдруг вырвался из самой глубины его существа с такой силой, что он не мог с ним совладать.

— Село свое жалко бросать? — спросил Деветаков. — Если не хочешь оставаться с нами, мы тебя завтра же отвезем в твое село.

— Не-е-ет! — прорыдал Николин хриплым, срывающимся голосом, дрожащими руками закрывая лицо. — Не-е-ет!

— К маме с папой хочется, — сказала тетка Райна. — Не плачь, милок, ты ведь уже большой!

Деветаков дал ей знак, чтоб она вышла на галерею, и шепотом объяснил, что парнишка — круглый сирота и что не надо ни поминать его родителей, ни расспрашивать его о прошлом. «Бедняжка, ишь как его разобрало», — сказала она, и глаза ее налились слезами. Жалостливое женское сердце подсказало ей, почему парнишку сотрясают неистовые, из самого сердца рвущиеся рыдания; она, как ребенка, взяла его за руку и отвела на кухню. Позднее Николин часто думал, что, если бы не эта женщина, он в тот же день сбежал бы из поместья и вернулся в село. Она с первой же минуты стала обращаться с ним, как с сыном, утешила, переодела, показала, где что, приохотила ко всей жизни поместья. По утрам она стучала к нему в дверь, спрашивала, хорошо ли он спал, и каждый раз видела, что он, уже одетый, стоит у окна. «К чужому месту, милок, быстро не привыкнешь», — говорила она и вела на кухню завтракать, а сама вглядывалась в следы бессонницы на его лице: глаза покраснели, лицо измученное, бледное, голос сиплый.

Жизнь его в поместье оказалась такой ошеломительно новой, сказочно легкой и беззаботной, что он долгие месяцы не мог к ней приспособиться. Он не спал ночи напролет, потому что не смел вытянуться и насладиться чистотой простынь, которые окутывали его непривычной прохладной нежностью, не мог почувствовать себя свободно на мягкой постели, в просторной комнате, среди окружающего его покоя. Поместье было небольшое, Деветакову принадлежало около тысячи декаров земли, триста голов овец, шесть лошадей, из них две верховых, столько же волов и несколько коров. И работников было немного: тетка Райна, два чабана, конюх, пастух, который пас волов и коров, машинист молотилки, управляющий и один старик, дед Канё, не имевший определенной должности. Через несколько дней после того, как Николин нанялся на работу в поместье, хозяин, по словам тетки Райны, уехал за границу и вернулся только после Нового года. За это время никто не поручил Николину никакой определенной работы, но он с самого раннего детства привык трудиться, и безделье его мучило. Он помогал тетке Райне на кухне, носил ей дрова, воду и продукты, подсоблял и на скотном дворе. В то время он лучше всего разбирался в овцах и все свободное время проводил возле них. Случилось так, что один из чабанов разболелся, всю зиму провел у себя дома, в селе, и Николин его заменил. Каждое утро при ясной погоде он выгонял овец в сад, чтоб они поразмялись, раскидывал им по снегу сено или кукурузные листья, поил их у колодца, чистил в овчарне навоз. После Нового года, в самые морозы, начался окот овец. Он угадывал, какая овца когда будет ягниться — в этот день, ночью или назавтра, и не спускал с нее глаз. Овца ложилась в сторонке от отары, лежала по часу-два, меньше ела, шерсть под брюхом намокала от пота. Николин отделял ее в кошаре в укромное местечко и выжидал часами, потому что овцы ягнились по-разному — одни быстрее и легче, другие — дольше и труднее. И ягнята появлялись на свет разными. Некоторые сразу же после рождения вставали на ножки, вертели хвостиками и тянулись к материнским соскам, а другие рождались слабенькими, точно недоношенными, и не могли стоять. А бывало так, что у первородящей овцы пропадало молоко, или она подминала под себя ягненка, или не умела пристроить его под выменем.