Обличия тьмы

− Никто из них не прав. Они не знают о нас ничего, поэтому и верить их словам тебе не надо. Отто, прошу тебя, хотя бы иногда переставай внимать чужому пению. У тебя самого чудесный голос. − Вероятно, отец был прав. Мне не стоит во всем винить себя, если так хотят окружающие. Никто не виновен в бедах людей, кроме них самих. Но где-то глубоко в душе я не мог избавиться от чувства вины. Оно ело меня, не пережевывая, глотая. Я не мог избавиться от этого, хоть и пытался забыть, поверить убедительным словам отца. − Знаешь, Отто, что я увидел, когда брел по тому лесу? − Он впервые заговорил об этом, поэтому я едва не открыл от удивления рот.

− Что же?

− Ничего, что могло бы быть странным. Обычный лес с обычными деревьями.

− А что тогда с Ханной? Езефом? Они ведь пропали в лесу, так?

Ему было непросто говорить об этом, даже что-то упоминать, но у нас впервые за долгие годы начал складываться живой диалог, и он не мог упустить шанс наладить со мной контакт, как бы ни было ему тяжело.

− Они без вести пропали, вот и вся история. Ни Ханну, ни Езефа никто больше не видел. И в лесу я ничего не нашел. Карл обошел все ближние поля, но тоже безрезультатно. Будем думать, что это просто был побег одной отчаявшейся семьи.

Глава 14. Погружение в кошмар

Больничная еда была самым ужасным варевом во всем белом свете. Эта склизкая масса прилипла к глиняной тарелке, никак не желая от нее отсоединяться. Складывается такое ощущение, словно это не геркулесовая каша, а самый настоящий клей. Есть это у меня не было ни малейшего желания. Это было настолько отвратно, что от одного взгляда на эту субстанцию, меня едва не стошнило.

Отставив тарелку с гадким содержанием как можно дальше от себя, я ухватился за стакан с апельсиновым соком, который был самым съедобным из того, что мне принесли на ужин. Выпив его, я аккуратно поставил его на тумбочку у кровати, расслабившись на белых простынях. Однако мой желудок продолжал требовать съестное.

В коридоре уже воцарилась тишина. Сменные врачи и медицинские работники давно разошлись по домам, а на их смену пришли другие. В окне я видел, как мой лечащий врач неспешно шел домой, накинув на себя черный шарф. Интересно, что сейчас делают мои соседи, ставшие жертвами больницы? За стенами не было ни звука. Наверное, все готовятся ко сну, а кто-то, быть может, уже давно заснул. Жизнь в больнице − не самое радужное обстоятельство. Надеюсь, я здесь ненадолго.

Эти стены так сильно давят на меня, что от этого удушья мне становится не по себе. Вот если бы я мог открыть форточку. Эх, как же здесь душно. Смирившись со своим положением, я пытался уснуть, но сон никак не шел ко мне. Тогда я долго смотрел в потолок, пытаясь отвлечься от своих мыслей по поводу бессонницы. Раньше я никогда не знал, что это такое, пока сам не столкнулся с ней лицом к лицу. Глаза, вроде бы, закрываются, но вот разум где-то далеко ото сна. В такие минуты хочется поговорить с кем-то, но рядом только пустые стены, покрытые мелкими трещинами. Так скучно мне никогда еще не было.

Как бы я ни хотел думать о чем-то ином, но в голову ударили воспоминания о Люси. От этого мне стало больно и очень одиноко. Впервые за пятнадцать лет я стал кому-то интересен. Впервые мной кто-то стал интересоваться. Правда, вспоминая наставления Люси, мне кажется, что она очень сильно похожа на моего отца. Забавно даже, если честно. Они бы легко смогли найти общий язык. Смогли бы. Вот, в чем тут дело. Всего один день знакомства и сразу же прощания. К чему приводит судьба?

Наверное, Люси бы прожила счастливую жизнь, если бы… если бы в ней не было меня. Во всем, что не случилось, виновен был я. Не знаю, как избавиться от этого. Наверное, уже никогда я не смогу приблизиться к человеку так близко, как меня к себе подпустила Люси. Я пытаюсь справиться с собой, но не могу. Похоже, я так слаб, что даже поверить словам отца не могу. В чем бы он меня ни пытался убедить, как бы он меня ни оправдывал, я всегда буду чувствовать свою вину во всем этом. Нельзя подпускать мне к себе людей. Раз уж я должен быть одиночкой, то так оно и должно быть. С этим никак нельзя поспорить. Не помню, чтобы кто-то назвал меня из окружающих по имени. Все называли меня как-то иначе, но не по имени. Мое имя было не дозволено им произносить. Люди говорили, если произнести его вслух, то обязательно погибнешь. Я не верил им, считая, что они лгут в очередной раз, но после двух смертей я начал подсознательно доверять их словам. И дело было не в той легенде о жутком лесе. Сейчас я был этим эпицентром несчастий.

Глаза начали закрываться, и я неспешно начал погружаться в таинственный сон. Как же долго я ждал этого, ждал момента, когда наконец усну. Но стоило мне только погрузиться в сон без задних ног, как я вновь проснулся, но на этот раз я был не в той больничной палате, в которой засыпал не так давно