Обличия тьмы

Роза казалась мне другом, с которым я часто играл и слушал ее рассказы, в которых все было нереально, но красиво. Отец не знал сказок или чего-то в этом роде, поэтому даже не разговаривал со мной, но лишь потому, что не знал, о чем. И в один теплый летний вечер старушка рассказала мне одну историю, которую я запомнил больше всего. Она сказала, что все в этих словах – правда, и добрый человек действительно когда-то существовал. Он жил вдали ото всех и занимался обычными фермерскими делами, пока не встретил девушку, красоте которой завидовали даже звезды. А имя ее было именем его любимого цветка, который он трепетно выращивал у своего дома. Эта была счастливая история обычной влюбленной пары, которая жила, не зная ни бед, ни сомнений в своем счастье. Не знаю, могут ли такие истории существовать на самом деле, но тогда эта добрая сказка стала для меня особенной. В каждом человеке, встретившимся мне на пути, я искал этих героев, надеясь однажды их встретить. Но прошли годы, а я так и не увидел ни девушку, на ее возлюбленного. Няня говорила, что это сделать непросто, ведь прошло уже достаточно много лет, и история давно забылась. Вот только пара эта до сих пор живет в своем доме, но никто не знает, счастлива ли она сейчас.

И почему только я вспомнил об этом? Я ведь сплю. Зачем мне о чем-то вспоминать? Наверное, нужно просто проснуться. Голова болит, но глаза никак не открываются. Жар подкатывает к моему телу все ближе. Кажется, что-то очень горячее находится прямо передо мной. Может, мне просто кажется? Или снится? Во сне ведь возможно всякое, правда? Но этот зловонный запах… Что это? Он смешивается с жаром, становится с ним един. Мне трудно дышать. Нужно хоть как-то пошевелиться, чтобы наконец-то проснуться.

Прикоснувшись ко лбу ладонью, я открыл глаза. Передо мной было темное небо, затянутое тучами. Мелкий дождь начинал окроплять горячую землю. Горячую. Ее словно недавно подожгли, и она долго после горела. Вот откуда этот жар, преследовавший меня во сне. Тело было таким тяжелым, что я едва мог сдвинуться с места. Голова просто трещит по швам. Нужно подняться и осмотреться.

Это мне снится? Что-то слишком все реально. Не пойму, что со мной, и где я нахожусь. Не помню, чтобы это место было мне знакомо. Я никогда не был здесь. Но как-то ведь оказался. Лишь спустя несколько минут я заметил старый огромный дом, который казался таким тяжелым и грузным. Его пустые темные окна пристально смотрели на меня, и вся его масса давила на землю, как будто пытаясь провалиться под нее. Никогда ранее я не видел чего-то подобного. Но разве дом может быть таким грузным, что трещины под ним паутиной расползаются по земле?

Нужно скорее подняться на ноги. Осматривая землю перед собой, я заметил свои костыли, разбросанные в разные стороны. Подняв их, я медленно начал подниматься на ноги. Далось мне это не так уж легко. И лишь тогда, когда я снова видел этот мир с прежнего ракурса, заметил прекрасные бледно-голубые цветы, пристающие к стене массивного дома. Они казались здесь лишними, а дом их явно был недостоин. Единственная красота, окропляемая холодными капельками дождя, была нема и почему-то жалела это место, не в силах его покинуть. И что только этот мир сделал с красотой и нежностью ласковых лилий?

Истошный крик разрезал мое сознание. Снова. Яркий огонек проскользнул меж черных сгустков ночи, где-то спрятался и затем вновь вынырнул, ослепив меня, как какого-то котенка.

− Отто?! Ты в порядке? Ничего не случилось? – Отец бросил фонарь под ноги и бросился меня обнимать. Он еще никогда так не обнимал меня. Наверное, это в нем просыпается только тогда, когда он понимает, что моя жизнь вот-вот может оборваться. – Едем домой. Еще и под грозу попасть нам не хватало. После поговорим об этом.

И он подхватил меня на руки, забыв о костылях, что так и остались лежать на горячей земле. И я не сказал ему о них, наверное, я был слишком напуган, поэтому даже сказать ничего не мог.

Отец на кухне пил ароматный кофе, а мне сделал терпкий травяной чай. Кофе был его любимым напитком, который он мог употреблять целыми сутками, не жалея ни воды, ни кофе, ни своего сердца. Черная жидкость стала для него спасением, в котором он просто хотел утопить свою слабость, чтобы хоть как-то казаться для меня сильным, способным противостоять любому смутному чувству.

− Может, лучше чай себе нальешь? Врач ругается, помнишь?

− Не могу. Кофе уже стал для меня наркотиком. Ничего не могу с этим сделать.

− Потому что боишься? – Мой вопрос передернул его, но отец больше ничего не желал от меня скрывать.

− Я боюсь. Понимаешь, когда теряешь кусочки общей мозаики, боишься, что в руках ничего не останется. Это страшно. И кошмары… Я просто пытаюсь свести их к минимуму.

− Но бояться − это нормально. Ты мне сам говоришь. Постоянно.