Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа

Карзинкин обошел деньгами молодого купца Сергея Михайловича Варенцова, приходившегося мемуаристу родственником, а художнику другом. Именно Сергей Михайлович изображен на полотне третьим участником драмы. Он увидел картину только на выставке и так обиделся, что Пукирев одолжил его портрету собственную бороду.

С тех пор молва считала третьим на картине самого Пукирева. И переносила сцену в церковь Успения на Сретенке – приходскую церковь художника. Красноречив этот вынос любовного мифа с Кулишек, с Покровки в другую (скажем заранее – любвеобильную) часть города.

Василий Пукирев. Неравный брак. 1862

Церковь Трех Святителей Вселенских на Кулишках в перестройке XIX века. Фото из Альбомов Найденова. 1880-е

Дом Карзинкиных – Телешовых (справа) на фотографии Николая Щапова. 1899

Тридцатипятилетний Карзинкин превращен на картине в старика. Он родился в 1825-м и умер в 1906 году. Похоже, совладелец Большой Ярославской мануфактуры оставался молод и в глубокой старости, напророченной Пукиревым. Во всяком случае, церковь Андрея Критского, построенная при мануфактуре во имя ангела хозяина, несет черты неорусского стиля – большого стиля нового века.

Жил Карзинкин, разумеется, в приходе Трех Святителей, в старинном барском доме на Покровском бульваре (№ 18/15). Дом отмечен мемориальной доской писателю Телешову. Николай Дмитриевич доводился хозяину зятем. Стало быть, жена писателя Елена Андреевна – дитя того самого «неравного брака». В нем родились трое детей.

Потомки Телешова, уплотненные советской властью, живут в фамильном доме и сегодня. Если считать с 1818 года, когда усадьба перешла к Карзинкиным, – то цепь законного наследования, не прерванного революцией, протянется за двести лет. Случай в Москве единственный.

«Попрыгунья»

Адрес другой истории в приходе Трех Святителей – Мясницкий частный, то есть пожарно-полицейский, дом напротив церкви (Хитровский переулок, 2/8, во дворе). Дом, лишенный каланчи, обстроенный высокими соседями и потерявший треть объема.

Что удивительно: опять любовный треугольник, опять с участием художника, опять обида на портрет. Правда, портрет литературный.

«Можете себе представить, – писал кому-то Чехов в 1892 году, – одна знакомая моя, 42-летняя дама, узнала себя в двадцатилетней героине моей “Попрыгуньи” <…>, и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика – внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор, и живет она с художником».

Но отпираться не имело смысла. Прототипы Дымовых, полицейский доктор Дмитрий Павлович Кувшинников и его жена Софья Петровна, были слишком известны в Москве. Кувшинников выбрал для практики самое трудное место Москвы, Хитровку, начинавшуюся за оградой Мясницкой части. Только врачебный подвиг чеховского Дымова почерпнут из биографии другого доктора, Илариона Дуброво (Пречистенка, 17; по данным москвоведа Сергея Романюка, больной жил в доме № 25 по той же улице).

Мясницкая часть на фото 1914 года

Левитан и Кувшинникова. Этюд Алексея Степанова. 1887

Дом-мастерская Левитана. Фото 1890-х

В казенной докторской квартире под каланчой Мясницкой части Софья Петровна, Попрыгунья, держала дрессированного журавля, оконные занавески из рыбацких сетей и культурный салон. Она была художницей и охотницей на дичь. В сети попал Левитан, приведенный Чеховым. Кувшинникова стала ученицей Левитана, несколько лет сопровождала его на этюды, делила с ним дом в Плесе. Левитан узнал себя в чеховском Рябовском и оскорбился. Дуэль не состоялась, друзей помирили.

Вряд ли случайно Левитан жил по соседству с каланчой, через квартал, в усадьбе миллионщика Сергея Тимофеевича Морозова (Большой Трехсвятительский переулок, 1). Сначала, в 1889 году, Морозов подарил художнику мастерскую, переделанную из оранжереи. Она сохранилась в глубине двора и отмечена мемориальной доской. Не позднее января 1892-го – год скандала с «Попрыгуньей» – нижний этаж оранжереи стал квартирой Левитана; мастерская помещалась наверху.

Здесь начнутся и закончатся мытарства художника как нарушителя черты оседлости. В сентябре того же года он будет вынужден стремительно покинуть город и несколько месяцев ждать разрешения вернуться. Кувшинникова похлопочет за него.

Притом сам город тяготил художника природы. Это чувство разделяла и его охотничья собака Веста. Но работы, начатые на натуре, годами «доспевали» в мастерской.

Вопреки иронии писателя, Кувшинникова – подлинная муза Левитана. Лишь в 1895 году, на озере Удомля («Над вечным покоем»), он предпочел другую. Вернее, двух других, мать и дочь, что чуть не привело его к самоубийству.