Обломки

— Не злись, Филипп. Уверена, что все это еще только в проекте. Возможно, в конце концов, это вполне разумно. Ну, расскажи нам, как все произошло.

— Вовсе это не проект, все было закончено уже сегодня в шесть часов. Да, да, ровно в шесть я взял слово и объявил моим коллегам, что я намерен продать свои акции.

— А они что?

— Поторопились согласиться, причем с огромным восторгом, и председатель заверил меня, что мне выплатят в виде компенсации весьма значительную сумму.

«Вот оно, начало разорения, — подумала Элиана. — Если я когда-нибудь выйду за Филиппа, то выйду за бедняка. Тогда уж никто не сможет заподозрить меня в корыстных расчетах».

— С огромным восторгом… — повторила она вслух. — Не это хотела я услышать, бедняжка Филипп.

— Не понимаю, почему ты так мрачно смотришь на вещи? — вмешалась Анриетта. — Общество ужасно богатое, и Филипп согласится только на самые выгодные условия, верно, Филипп?

— Уж как-нибудь.

— Но ведь все дело в том, — продолжала Элиана, — что вместо доходов, в известном смысле неистощимых, ты очутишься владельцем крупного состояния, все это так, но оно иссякнет.

— Не забывай, что я владелец нескольких доходных домов.

— Знаю, знаю. Квартирная плата понижается и будет в дальнейшем еще понижаться. К тому же цены на квартиры были установлены еще до войны, значит, они попросту смехотворны, и тут уж ничего поделать нельзя.

«Будем жить в маленькой темной квартирке, — думала она. — Две спальни, гостиная, столовая… Да что там, столовая в случае надобности может служить гостиной, как у папы. Ну и ладно!»

Она представила себя в роли хозяйки дома, принимающей визиты, в комнате, где на стенах висят тарелки, и глубоко вздохнула.

— Как ты, ей-богу, любишь обескураживать людей, — продолжал Филипп. — Ты даже не знаешь, какую сумму я получу, а уже твердишь, что все пропало. Да возьми ты в толк, что я получу несколько миллионов.

— Ой! — воскликнула Анриетта, ослепленная грандиозностью суммы.

И впервые в жизни она с восхищением посмотрела на мужа.

Элиана покачала головой.

— Надолго ли хватит этих твоих миллионов?

«Анриетта, — продолжала она внутренний монолог, — никогда Анриетта не помирится с нищетой, куда нас непременно вторгнет этот болван. Впрочем, болван — это уж чересчур, ну не болван, а мечтатель, ведь Филипп настоящий мечтатель. Если разлад между Филиппом и Анриеттой приведет к окончательному разрыву… (Как тебе не стыдно, гадкая ты женщина!) Анриетта за одиннадцать лет привыкла к довольству, привыкла к легкой жизни, она ни за что не согласится пойти на лишения, я-то ее знаю. Итак, я выйду за мечтателя, хотя мне всегда претили мечтатели, но я его не выбирала, я его люблю, и все».

Когда подали десерт, наступило молчание. Но как только лакей вышел из комнаты, Элиана проговорила почти спокойно:

— А какие причины ты привел этим господам?

— Никаких. Да они и не спрашивали.

У старой девы даже слезы на глазах выступили — так наивно прозвучали эти слова.

— Но разреши нам спросить, почему ты вышел из дела? Учти, что до сих пор ты об этом даже словом не обмолвился.

— Мне собрания осточертели.

— И это все?

— И это больше, чем достаточно, — воскликнул он и жестом человека энергичного ударил по столу кулаком. — И потом, это не моя стихия. Я не создан для дел, я рожден писателем, художником…

Он замолк, устыдившись собственных слов.

«Дитя, — подумала Элиана. — Анриетта легко добьется развода. Впрочем, и она тоже совсем еще девчонка. Надо ей помочь. Подыщу ей партию. Да, да, прекрасную партию, чтобы заменить Филиппа».

— Ты плачешь, Элиана? — шепотом спросила Анриетта.

— Ты что, с ума сошла? Отстань от меня, — в тон ей ответила Элиана.

Ужин окончился в полном молчании.

Глава пятая

Элиана дождалась, когда ее зять удалился к себе в спальню, и направилась к Анриетте. С минуту она постояла в длинном коридоре, любуясь японскими эстампами, развешанными на стенах. Голубые и красные рыбы напоминали ей счастливые дни, куда счастливее сегодняшнего. Сколько раз она проходила этим коридором, призывая в свидетели своего счастья эти прелестные картинки, но нынче вечером совесть ее была неспокойна, как бы предупреждая от ложного шага. Ей захотелось пойти поговорить с Филиппом, сказать ему через дверь: «Слушай, Филипп, возьми обратно чек, я тебе соврала. Мне деньги не нужны. Нужны Анриетте». Затем подсунула бы чек под дверь и заснула бы со спокойной душой. Вот сумасшедшая! Ведь пришлось бы объяснять Филиппу, на что Анриетте понадобились эти семь тысяч, громоздить одну ложь на другую, да вряд ли Филипп ей поверит. Нет, голос совести совершенно справедливо твердил, что она сделала ложный шаг и в первую очередь погрешила против благоразумия. Ну зачем ей мешаться в дела сестры и помогать Анриетте в ее некрасивых проделках? Рано или поздно Филиппу все станет известно. Он узнает, что давал деньги любовнику жены через нее, Элиану. С каким лицом она, лицемерка, предстанет тогда перед ним.

После короткой внутренней борьбы, доставившей ей даже удовольствие сложностью проблемы, вынесенной на суд совести, Элиана решительно распахнула дверь в спальню сестры.