— Почему вы изобразили госпожу Портную[31] истеричкой? Почему изобразили Люси Нельсон психопаткой? А Морин Тарнополь — лгуньей и обманщицей? Разве это не клевета, не очернение женщин? Зачем вы изображаете женщин мегерами, если не стремитесь их опорочить?
— А зачем так поступал Шекспир? Вы говорите о женщинах так, будто каждая из них достойна лишь славословий.
— Вы смеете сравнивать себя с Шекспиром?!
— Я лишь…
— Вы, пожалуй, еще сравните себя с Маргарет Этвуд[32] и Элис Уокер![33] Теперь обратимся к вашему прошлому. Какое-то время вы преподавали в университете.
— Да.
— И вы, преподаватель, вступали в связь со своими студентками.
— Это тоже унижает женщин?
— А разве нет? Значит, по-вашему, большая честь, если ваш выбор пал на них? Сколько раз вы принуждали студенток к близости с вами, преподавателем, а ведь вам пристало бы стать не соблазнителем, а заменить им родителя.
— Я их не принуждал, ничего такого не требовалось.
— Только потому, что ваши отношения подразумевали возможность влиять на них и пользоваться властью над ними.
— Возможность злоупотреблений, конечно же, существует — как везде. С другой стороны, когда вы утверждаете, что умным молодым девушкам не хватает смелости быть желанными — то есть им не хватает напористости, воображения, дерзости, авантюрности и в конечном счете порочности, не исключено, что вы оказываете плохую услугу своему полу. Чтобы пройти путь от соблазна к животной чувственности, а она сама собой возникает между юностью и зрелостью, — чтобы познать науку страсти, бурлящую за гранью любых табу, советую почитать об эротических приключениях у французской писательницы по имени Колетт[34].
— Сластолюбивая контрреволюционерка по имени Колетт! Свихнувшаяся на наслаждениях вероломная писака по имени Колетт! Сколько студенток вы совратили и использовали в самых низких целях?
— Трех. У меня были долгие любовные связи с тремя…
— Сначала вы, дабы просветить нас, читаете нам лекцию по литературе; а теперь нам прочитают лекцию о
— Да, был и есть.
— И прелюбодействуете с женами друзей?
— Изредка. Чаще с женами людей незнакомых, вроде вас.
— И с кем именно такое предательство доставляет вам больше извращенного удовольствия? В каком случае вы получали наивысшее садистское наслаждение — наставляя рога друзьям, чьих жен вы безжалостно соблазняли, или незнакомцам, чьих жен вы соблазняли столь же безжалостно?
— Ах, лапочка,
— Ваша честь, я вынуждена просить вас разъяснить этому
— Прошу вас, прокурор, подойдите, пожалуйста, сюда…
— Ваша честь
— Я хочу знать, каково ваше мнение как специалиста об этом… этом…
— Помогите, помогите, он пытается меня использовать, он меня унижает, он позорит меня, пытается, нагло выставив фаллос…
— Какая же ты очаровашка, умница, прелесть!..
— Он порочит меня, ваша честь… прямо в зале суда!
— Вовсе нет, любимая… я тебя трахаю прямо в зале суда.
— Ваша честь, процесс транслируется по телевидению… это же порнография!
— Мать у меня хитрющая, как лиса, чего бы ей ни захотелось, она всегда добивалась своего. Замуж выходила только за богачей. Надеялась, должно быть, что я пойду по ее стопам. А я оказалась из другого теста. Не оправдала ее надежд. Этим все сказано. Она, мне кажется, была из сметливых молоденьких евреек, они выросли в самых что ни на есть простецких иммигрантских семьях. Мать говаривала, что у нее всегда был отличный нюх — на деньги, разумеется. Порой она шла на уступки, и немалые. Сначала осела было в Англии, но потерпела неудачу: не вписалась в английское общество. Помимо всего прочего, не умела вести себя за столом, да и вообще манеры у нее были те еще. Замуж она вышла за парня из очень богатой семьи английских евреев. Прожила с ним лет пять. Женились они по любви, но вскоре молодая семья распалась. Его родня решительно не одобряла женитьбы на еврейке из бедных.
— А твой отец? Где она с