Обман Инкорпорэйтед (сборник)

– Не могу, – ответил Хедли с иронией в голосе. – Он стоит и ждет, чтобы я пришел и обслужил его. Старик уверен, что все дело в радиолампе. Но дело не в лампе, а в трансформаторе питания, который обойдется ему в двенадцать долларов пятьдесят центов.

Элис промолчала.

– Сам же приемник, – продолжил Хедли, – стоит не больше десяти. Мы с ним будем полчаса препираться, а потом я отнесу приемник в отдел обслуживания. Через две недели старик принесет приемник обратно, поскольку он по-прежнему не будет работать.

– Почему? – грустно спросила Элис, когда он спустился еще на одну ступеньку.

– Потому что Олсен припаял трансформатор вверх тормашками.

– Почему… он это сделал?

– Потому что он выбросил принципиальную схему для этой модели, которую прислали из «филко».

Элис снова непреклонно спросила:

– Почему он ее выбросил?

– Потому что ни одна зажравшаяся корпорация не смеет ему указывать, как ремонтировать приемники.

Элис вцепилась в свою сумочку.

– А больше схем нет? – спросила она, когда Хедли умолк.

– Больше нет.

– Что же вы собираетесь делать?

– Стоять здесь, сколько смогу. Сколько выдержу.

– Могу я… помочь?

– Нет, – ответил Хедли. – Никто не поможет. Я думал, Бекхайм сможет, но теперь знаю, что нет. Он в этом не виноват: он сделал все, что в его силах. Но я не вернусь к нему. Уж в этом-то я уверен… Встретив Уэйкфилда и послушав его, я убедился в этом раз и навсегда.

Он спустился по лестнице еще на ступеньку.

– Послушайте, – в отчаянии сказала Элис. – Я хочу с вами поговорить: разве нам нельзя поговорить сейчас? Старик может подождать.

– У него куча поручений. Он ужасно спешит.

– Он может выполнить их завтра.

– У него уже ноги болят от стояния.

– Он может присесть на какой-нибудь телевизор, – Элис пошла следом за Хедли. – Вы не хотите со мной разговаривать! Вы приняли решение – пока вы стояли здесь и разговаривали, вы приняли решение!

– Нет, – сказал Хедли, – я не принимал решения. Я не собираюсь ничего предпринимать.

– Но вы уверены. Вы не сомневаетесь.

– Я знаю, что не могу быть таким, как Уэйкфилд. Не могу так жить. Если это единственный способ выживания, он не для меня. Крест и флаг. Здоровое питание, религиозные бдения, молитвы и растения в горшках. И он это тоже знает. Это пугает его, но… он мелкий, ничтожный, ограниченный. Он пойдет дальше. А я не могу. Со мной все кончено. Баста. Шабаш. Уэйкфилд – вот что они понимают под кротостью. Но я не из кротких – я хочу многого. Слишком многого – для себя и своей семьи. Для всех. Мне нужны миллионы вещей для миллионов людей. Великие мечты. Великие идеи. Чушь собачья.

– Вы больше ни во что не верите?

– Я не верю в то, что существует. Я верю в чушь собачью.

– А что существует?

– Страшные вещи, с которыми я не хочу иметь ничего общего. Сыт по горло. Может, я просто не выспался, вот и все, – он криво улыбнулся Элис. – Я почти готов в это поверить. Хороший отдых, свежий воздух, добрая утренняя проповедь в воскресной церкви…

Элис поежилась.

– Простите… Жаль, что я ничего не могу сделать. Или могу?

– Нет, не сейчас.

– Когда-нибудь?

– Может, и никогда. Спасибо, – Хедли махнул рукой. – Все нормально – не волнуйтесь. Этот мир не вами создан. Возможно, его вообще никто не создавал. Это царство случайности и бессмысленности. Так что не волнуйтесь за него.

Хедли шагнул с лестницы и медленно направился к передней части магазина. У главного прилавка по-прежнему стоял старик: он поставил свой приемник и устало, недовольно навалился на кассовый аппарат.

– Здравствуйте, сэр, – весело сказал Хедли. – Чем могу служить?

Когда Хедли пошел в тот день домой, было еще светло. Перекинув пиджак через руку, он брел по вечерним улицам, вдыхая свежий, теплый воздух, с завистью глядя на людей и дома, на мужчин, поливавших свои лужайки, на игравших ребятишек и на стариков, тихо сидевших на передних верандах.

Хедли еле волочил ноги. Он старался идти как можно медленнее, подолгу смакуя виды и запахи, пока не добрался до двери своего дома. Немного постоял, поглядывая с полого холма на деловой район. Было начало восьмого: из домов доносился назойливый шум радио, смешанный с запахами стряпни. Через улицу старуха старательно поливала из выгнутой лейки цветочную клумбу. Вслед за ней ступал драный серый кот, нюхая влажные листья и стебли и выпрямляясь, чтобы втянуть носом аромат промокших лепестков.

Привычные вечерние картины показались Хедли очень важными и прекрасными. Ему захотелось постоять, любуясь ими: Хедли мучительно осознавал, что, пока он смотрит, все вокруг меняется, меркнет, преображается. Старуха закончила поливку и спрятала лейку. Серый кот замешкался, помочился на папоротники, а затем удалился. Дети один за другим бросали свои игры и входили в дом.

Смеркалось. В летнем воздухе повеяло прохладой. Приближалась ночь, а вместе с ней завели свой танец непрозрачные крохи – порхающие тельца темных ночных насекомых. Тут и там загорались огни. Людской шум слабел и затихал, а окна закрывались, так как холод усиливался.