Обман. Повести

- Сам виноват, - сказал я смеясь, - считальщик ты этакий!

Васькин дом стоял на пригорке и выделялся среди других желтыми, еще не почерневшими от ветра и старости бревнами.

- Красивый домина! - сказал я, желая польстить Ваське.

Он заулыбался.

- Отец построил! - ответил он. - Уже война шла, а изба еще недостроенная. Так веришь ли, отец даже ночью работал. Хорошо еще, осенью в армию взяли.

Он повернул круглое кольцо в воротах. Дверь со скрипом подалась, а мы очутились во дворе.

Чудным был этот двор. Он и на двор-то не походил, скорее на продолжение дома: такие же крепкие бревенчатые стены, крыша. И удивительно - двое ворот: одни на улицу, другие, Васька сказал, в огород. Во двор выходило высокое крылечко с крутыми ступеньками. Справа - еще две двери.

- Там сарайки, - объяснял мне Васька, водя по двору, - вот тут дверка в погреб, это ход на сеновал. А теперь айда в избу, да только голову наклоняй.

Я не очень прислушался к Васькиному совету, вернее, просто не понял, зачем мне наклонять голову, и, переступая порожек, звонко стукнулся о притолоку - в голове будто колокола грянули.

- Эх ты! - сказал Васька и притащил мне столовую ложку: - На, приставь!

Боль медленно утихала, и я озирался, все удивляясь. Со стороны дом казался большим, просто огромным, а внутри было даже тесно. Почти пол-избы занимала большая печка с черным огромным ртом. От печки под самым потолком шел деревянный настил.

- Это полати, - сказал Васька голосом экскурсовода. - Там бабка сейчас спит.

Я медленно оглядывал избу - широкие лавки вдоль окон, деревянный, добела скобленный пол, икону в углу.

На одной стене висела стеклянная рама, украшенная узорными цветами. За ней были фотокарточки. Я стал разглядывать их. Среди разных лиц меня привлекло одно: в белой рубашке, на гнутом венском стуле сидит человек и держит в руках гармошку. Мне показалось, где-то я его видел как будто, и я обернулся, чтобы спросить Ваську, но осекся. Конечно, он просто походил на Ваську. Вернее, Васька походил на него.

- Он? - спросил я.

- Отец! - подтвердил Васька и задумчиво объяснил: - Перед войной снимался.

Я вглядывался в простое, такое похожее на Васькино лицо человека в белой рубашке и представлял себе, как это было… Белое поле, сугробы и черные танки, ползущие на наших солдат. Медленно, словно нехотя, солдаты в темных шинелях, которые хорошо видны на белом снегу, поднимаются из сугробов и бегут назад, потому что им ничего не остается другого: против танков нужны гранаты. Но гранат нет, и солдаты отступают. Я не хочу поверить, что еще немного - и их, живых людей, растопчут, словно глину, танки и они умрут где-то там, на сто первом километре. Я думаю, что Васькин отец повернется в последнюю минуту и побежит, вытянув винтовку со штыком прямо на стальной танк, хотя, может, такого никогда и не было. Васькин отец втыкает яростно штык в непробиваемую броню, и штык от удара выбивает искру…

Я шагнул назад, еще не в силах оторвать глаза от фотографии, и перехватил Васькин взгляд. Он пристально разглядывал меня.

- Слышь, - сказал я Ваське, развязывая свой рюкзак, - слышь…

Волнуясь, я вытащил несколько консервных банок, которые дала мне в дорогу мама, свитер, чистые рубашки, а со дна достал пилотку. Я положил ее вчера первым делом: пилотку мне подарил отец, когда зимой лежал в госпитале. Звездочку он снял и прикрепил на ушанку, а пилотку подарил мне.

- Слышь, - повторил я, протягивая пилотку Ваське: - Держи, это тебе.

Васька взял пилотку, посмотрел, все поняв, на меня и, не улыбнувшись, не сказав ни слова, подошел к зеркалу. Он надел пилотку и опустил кулаки. Я глядел в зеркало на Васькино лицо и видел, как он шевелит желваками.

- А тебе идет, - сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать: я чувствовал - сейчас надо непременно говорить, лишь бы не молчать.

- Идет, - пробубнил Васька.

- Ну, айда на улицу! А то я и деревни-то не видал.

- Айда, - откликнулся Васька, поворачиваясь ко мне. Теперь он был в норме, и желваки у него не шевелились. - Мамку там подождем. Покормит она тебя, тогда на речку сбегаем. Порыбалим.

- Как живешь? - спросил я Ваську, когда мы уселись на крыльце.

- «Как, как»! - ответил он недовольно. - Счетоводю… Разве это жизнь!

- А лошади? - спросил я.

- Лошади, - усмехнулся Васька, - на конюшне… Просился у председателя, да он и слушать не стал. А тут еще этот главбух, гад ползучий…

Васька умолк. Все было и так ясно. Главбух, этот лысый, с очками на носу, - гад ползучий, это действительно, это даже я с первого взгляда заметил. А председатель этого гада слушает и Ваську в конюхи не отпускает. «Но ведь он, наверное, прав, - подумал я про председателя, - зря, что ли, Васька целую зиму учился?»

Звякнула щеколда, пришла тетя Нюра. В руке она держала корзинку, в которой стояла бутыль молока, лежали яйца и помидоры.

- Ну-ка, ну-ка! - зашумела она радостно. - Мойте-ка руки да за стол.