Я беспомощно посмотрела на Софию и месье Огюста, но в глазах их было молчаливое одобрение. Наверное, они и в самом деле были рады, что супруги помирились. Обреченно взяв карты, я приготовилась и дальше играть роль нежной, влюбленной жены.
Но было похоже, что Этьен лучше вошел в образ. Он изображал пылкого любящего мужа, шепотом подсказывая мне, какую карту выкладывать – и обязательно целовал или за ухом, или в шею. Я пыталась остановить его – взглядом, уговорами, но он не унимался, и ближе к полуночи пошел еще дальше. Пока месье Огюст раздумывал, какой картой ходить, ладонь графа легла на мое колено и погладила.
Я возмущенно ахнула, и хотела вскочить, но он удержал меня с самым невозмутимым видом:
- Да, положение у нас не очень, - сказал Этьен, - но так пугаться не надо. Сейчас он выбросит десятку червей…
- Ты будто все мои карты насквозь видишь! – засмеялся месье Огюст и в самом деле выложил десятку червей.
- Ну вот, а ты боялась, - продолжал Этьен, как ни в чем не бывало. – Клади даму.
Но я не успела выложить карту, потому что он опять меня приласкал – на этот раз скользнув ладонью от колена до бедра.
Я снова сделала попытку встать, но граф держал меня крепко. София заметила нашу возню и посмотрела вопросительно.
- Что-то случилось, Розалин? – поинтересовалась она.
- Розалин не может найти даму, - пояснил вместо меня Этьен. – Вот же она, милая, - он ткнул пальцем в карту, а я облегченно перевела дух, потому что он убрал, наконец-то, руку с моего бедра. – Такая же красивая, как и ты…
Голос его больше походил на мурлыканье, он налил себе еще вина и выпил, отсалютовав мне.
Вино пил он, а пьянела почему-то я. И хотя поведение графа было возмутительным, я продолжала сидеть на его коленях. Хотя… почему оно было возмутительным? Возмутиться тут должна была только Роза Дюваль, но никак не Розалин де ла Мар. А Роза Дюваль сразу поняла, что граф слишком неравнодушен к своей жене. Через неприязнь, через ненависть так и сквозила страсть. Любовь? Не знаю. Я была слишком несведуща в любви, но мужчин, охваченных страстью, видела в театре почти каждый день. Не самое приятное зрелище.
Но что касается графа…
Я осмелилась взглянуть на него – искоса, чтобы он не заметил моего внимания.
Были ли мне неприятны его прикосновения? Нет, совсем нет. Наоборот – они мне были очень приятны. Они волновали, и это волнение было дурманящим и приятным. Ладонь графа на моем колене обжигала мне кожу даже через несколько слоев ткани. Мне было страшно даже предположить, что произойдет со мной, если он вздумает прикоснуться ко мне не через одежду, а…
Я покраснела и понадеялась, что при свете свечей этого никто не заметит. И еще я надеялась, что Этьен успокоится и вспомнит, что терпеть не может жену.
- Ты не слишком увлекся вином? – спросил месье Огюст рассеянно – он был увлечен игрой и морщил лоб, продумывая следующую комбинацию.
- Боюсь, я потерял голову, - ответил Этьен, отпивая еще, - и не от вина. Совсем не от вина.
Он поставил бокал, и рука его вернулась на мое колено. Только на сей раз он не стал оглаживать меня, а потянул подол моего платья вверх.
- Этьен! – почти взвизгнула я и уронила карты.
- Что же ты такая неловкая, Розалин, - засмеялся он, переворачивая их вверх крапом. – Выдала меня с головой.
- По-моему, тут дело не в игре? – догадалась София, укоризненно покачав головой.
- Совсем не в ней! – ответила я сердито, пытаясь встать.
Этьен отпустил меня, и я поспешно вскочила и отбежала на несколько шагов.
- Не обращайте внимания, - сказал граф, посмеиваясь. - Это она при вас стесняется, а наедине у нас полное взаимопонимание.
- Тогда тем более не надо смущать женщину в нашем присутствии, - заметил месье Огюст.
Судя по взгляду Софии, который она бросила на меня, она слишком сомневалась в способности Розалин к смущению.
- Схожу в кухню, проверю, замариновали ли мясо к завтрашнему обеду, - сказала я, стараясь сохранить достоинство. – С вашего позволения.
Я направилась к выходу, а вслед мне уже летел голос графа – ленивый, чуть насмешливый:
- Проверь, проверь. Потом расскажешь, как там все промариновалось.
- Ты невозможен, Этьен, - упрекнула его мать, но без особой строгости. – И не хватит ли тебя вина, в самом деле?
- Что ты ворчишь, мама? – ответил он, когда я уже выходила из гостиной. - Моя жена молчит, значит, ее все устраивает...
Но меня не устраивало. При одном воспоминании о том, что он вытворял со мной, у меня подкашивались колени, и перехватывало дыхание. Я не была наивной дурочкой и прекрасно понимала, что это значит – мне нравится чужой муж. Слишком нравится.
Напрасно я говорила себе, что он слишком язвителен, даже груб, бесстыден, к тому же, и такой мужчина может понравиться разве что кухарке – все это были пустые отговорки. Он понравился мне. С самого первого взгляда. Понравился своей одержимостью, своим напором… Но это был
Все это не добавило мне спокойствия, и я, простояв в пустой кухне минут двадцать, пошла в спальню с тяжелым сердцем.