Обман Зельба

Бернхард Шлинк Обман Зельба

Часть первая

1 Фотография для паспорта

Такой приблизительно я когда-то представлял себе свою будущую дочь. Умные, внимательные глаза, смешливый рот, высокие скулы и густые каштановые вьющиеся волосы до плеч. Маленькая она или высокая, толстая или худая, кривая или стройная, по фотографии я понять не мог. Это была фотография для паспорта.

Мне позвонил ее отец. Министериальдиригент^[1] Зальгер из Бонна. По его словам, они с женой уже несколько месяцев не имели о ней никаких известий. Сначала они просто ждали, потом начали обзванивать друзей и, наконец, обратились в полицию. Безрезультатно.

— Лео — девушка самостоятельная, у нее своя жизнь. Но раньше она поддерживала с нами связь — приезжала, звонила… Мы еще какое-то время надеялись, что она объявится к началу семестра. Она изучает французский и английский в Институте переводчиков при Гейдельбергском университете. Но вот семестр начался, прошло уже две недели…

— То есть ваша дочь в этом семестре не зарегистрировалась в канцелярии института?

— Господин Зельб, — ответил он раздраженно, — обращаясь к частному детективу, я надеялся, что вести расследование будете вы, а не я… Я не знаю, зарегистрировалась Лео или нет.

Я терпеливо объяснил ему, что в Федеративной Республике Германия органы полиции ежегодно принимают тысячи заявлений о пропаже людей и что большинство из пропавших рано или поздно вновь объявляются. Они просто-напросто какое-то время не желают общаться со своими обеспокоенными родителями, супругами и возлюбленными, которые заявляют об их исчезновении. Пока нет вестей, нет, собственно, и причин для беспокойства. Когда что-то случается — несчастный случай или преступление, — об этом, как правило, становится известно.

Зальгер все это уже слышал. В полиции ему говорили то же самое.

— Я уважаю свободу Лео. Ей уже двадцать пять, и она не ребенок. Я даже пойму, если у нее появилось желание сохранять некоторую дистанцию. В последние годы наши отношения складывались не самым лучшим образом. Но я должен знать, где она, что она делает и все ли у нее в порядке. У вас, по-видимому, нет дочери?

Я, решив, что это его совершенно не касается, ничего не ответил.

— Кроме того, господин Зельб, речь идет не только о моих переживаниях… Вы не можете себе представить, что вынесла за это время моя жена… Поэтому прошу вас: свяжитесь с нами немедленно, как только что-нибудь узнаете. Но я не хотел бы, чтобы вы вступали с Лео в непосредственный контакт и ставили ее в неловкое положение. Она ничего не должна знать о наших поисках. То же самое касается и ее окружения. Я боюсь, что она может все это неверно истолковать.

Я приуныл. Можно вести скрытое наблюдение за человеком, если он есть, или открытые поиски, если его нет. А если его нет и ты должен искать его так, чтобы об этом не узнали ни он, ни его окружение, — это уже из области фантастики.

— Вы слушаете? — прервал мои раздумья Зальгер.

— Да.

— Приступайте к работе немедленно и сообщите мне сразу же, как только что-нибудь узнаете. Мой номер телефона…

— Господин Зальгер, я не возьмусь за это дело. Всего доброго.

Я положил трубку. Мне, в сущности, все равно, хорошие манеры у моих клиентов или дурные. Я уже сорок лет занимаюсь частным сыском и повидал их немало на своем веку — воспитанных и неотесанных, робких и наглых, хвастунов и трусов, простых работяг и пижонов. А до того были еще те, с кем мне приходилось иметь дело в качестве прокурора и которые как раз не горели желанием быть моими клиентами. Но при всем безразличии в министерском оркестре, в котором машет дирижерской палочкой мой властный министериальдиригент,^[2] мне играть не хотелось.

Придя на следующее утро в свою контору на Аугустен-анлаге, я обнаружил на двери желтый почтовый бланк с надписью: «Срочно загляните, пожалуйста, в Ваш почтовый ящик!» В этом не было необходимости: письма, которые почтальоны опускали в прорезь на двери, падали прямо на пол бывшей табачной лавки, в которой теперь стояли мой рабочий стол, за ним кресло, а перед ним два стула, шкаф для документов и комнатная пальма. Ненавижу пальмы.

Срочное заказное письмо оказалось довольно толстым. Пачка банкнот достоинством сто марок в сложенном пополам листке, на котором было написано: