Обман Зельба

Чай подавали в садовом павильоне с гранитными скамьями и столом, от которых исходила приятная прохлада. В воздухе стоял крепкий аромат «Эрл Грей». Печенье было отменно вкусным, а хозяин изысканно любезен и внимателен. И все же что-то было не так. Любезность Тиберга была такой официальной, что казалась искусственной и холодной. Я ничего не понимал — по телефону в его голосе звучала искренняя сердечность. Может, причина заключалась в том, что Юдит Бухендорфф, секретарша и ассистентка Тиберга, с которой я был знаком столько же, сколько и с ним, но которую знал лучше, чем его, уехала куда-то собирать материал для его книги? А может, это было отчуждение, возникающее между людьми, которые при определенных обстоятельствах сыграли важную роль в жизни друг друга, но, в сущности, друг от друга далеки? Или мы уподобились бывшим товарищам по курортным приключениям, бывшим фронтовым товарищам или одноклассникам, которые встретились через много лет?

После чая Тиберг провел нас по обширному саду, террасами поднимавшемуся за домом высоко в гору. В своем кабинете он продемонстрировал нам компьютер, на котором писал мемуары, и рассказал о поисках подходящего названия. Жизнь, посвященная химической промышленности, — мне не пришло в голову ничего более подходящего, чем «Среди огня, смолы и серы», но этот вариант вызвал у него неприятные реминисценции с первым стихом тринадцатой главы ветхозаветной Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова.^[26] В музыкальном салоне он достал из шкафа флейту для меня, сам сел к роялю, и мы исполнили ля-минорную сюиту Телемана, а потом, как в былые времена, си-минорную сюиту Баха. Он играл гораздо лучше меня, и начало получилось неказистым, но он знал, где ему следует ради меня замедлить темп, а потом я немного разыгрался, и пальцы вспомнили некогда привычные пассажи. Главное, что мы оба понимали Баха так, как его могут понимать лишь те, кому под семьдесят. И то, что мы без слов чувствовали друг друга и оба радовались этой гармонии, навело меня на мысль, что, возможно, мне просто померещился некий диссонанс в наших отношениях.

Гроза разразилась после ужина.

Густые белые волосы, седая окладистая борода и кустистые брови Тиберга делали его похожим на государственного деятеля в отставке, на пророчествующего русского диссидента или на отдыхающего после рабочей смены Деда Мороза.

— Я долго думал, не поговорить ли мне с вами с глазу на глаз… — сказал он, сурово буравя меня своими карими глазами. — Может, так было бы проще. А может, наоборот, сложнее. Кроме того, я не хочу мучить себя вопросом, малодушие ли это было с моей стороны или нет. — Он встал и заходил взад-вперед по ту сторону стола. — Вы думали, что здесь нет германского телевидения? Что вы можете быть в Тессине просто стариком и молодой девушкой, отцом с дочерью или дедом с внучкой? Дядюшка Герд со своей юной подружкой в гостях у Тиберга? — Дядюшкой Гердом меня когда-то представила ему Юдит, и я так и остался им, хотя Тиберг прекрасно знал, что я прибегнул к этому «псевдониму» в целях конспирации. — В Локарно уже давно есть кабельное телевидение, и я принимаю двадцать три программы. Я здесь не единственный человек, который смотрит дневные новости, здесь живут сотни немцев. Допустим, фотороботы и фотографии, которые показывают по телевидению в рубрике «разыскивается преступник», искажают внешность, и волосы тоже можно перекрасить, но я узнал вас, — он направил свой суровый взгляд в сторону Лео, — через пятнадцать минут. И я здесь не единственный, кто внимательно всматривается в чужие лица. Здесь много художников, скульпторов, артистов — людей с цепким взглядом, который является особенностью их ремесла. Так что это была бредовая идея — приехать сюда.

— Это была моя идея.

— Понимаю, дядюшка Герд, я ее и не осуждаю. Я не осуждаю ее… не осуждаю вас… — он опять повернулся к Лео, — и за те действия, из-за которых вас разыскивают. Речь пока еще идет о подозрении, а не об обвинении. Простите мне мою прямоту. — Он улыбнулся Лео. — В моем возрасте люди особенно любят производить приятное впечатление на молодых дам. Но дело серьезное. К тому же оно имеет отношение к нашей старой истории — он вам не рассказывал, откуда мы знаем друг друга?

Лео покачала головой. Я с удивлением и восхищением смотрел на нее. Она спокойно сидела и смотрела на Тиберга внимательным, немного удивленным взглядом. На его улыбку она никак не отреагировала — ни ответной улыбкой, ни неприязненным взглядом. Она ждала. Время от времени руки ее приходили в движение: то занимались сигаретой, то стряхивали крошки с широкой и длинной белой летней юбки.

— Однако оставим этот разговор. Я намерен последовать примеру бедуинов: три дня вы мои гости. В субботу я прошу вас покинуть мой дом.

Я тоже встал.

— Я не хотел подвергать вас опасности, господин Тиберг. Мне очень жаль, если…