Обманчивая реальность

Ева умолкла и перевела дыхание, как будто наконец привела в порядок мысли, что беспорядочно роились у нее в голове.

– Но этого не случилось. Да, она выносила меня. Дала мне жизнь и, возможно, ненавидела меня за это, но несколько лет я жила рядом с ней. Предполагаю, что она время от времени даже кормила и переодевала меня. Но узнать меня – нет, она не узнала. Да и с какой стати ей было меня узнать, после стольких лет! И слава богу. Я рада, что этого не случилось, хотя, по идее, она должна была узнать. Странно, ты не находишь?

– Не вижу ничего странного, ведь в твоих снах она тебя узнает и тебе приходится иметь дело с ее обидой, с ее раздражением, с ее злобой.

– Но почему? Ведь ее давно уже нет в живых. Как она может отомстить мне теперь?

– Она бросила тебя. Лишила возможности вызвать ее на откровенный разговор, спросить, почему она издевалась над тобой, почему бросила на произвол судьбы. Ни когда ты была ребенком, ни уже будучи взрослой женщиной. Что бы ты сделала, что бы сказала ей, будь у тебя такая возможность?

– Я бы хотела услышать, откуда она, где прошло ее детство, что заставило ее стать такой. Это у нее в генах или же ее силой превратили – как хотели превратить и меня – в жалкое, загнанное создание? Я бы спросила, откуда у нее столько презрения к ребенку, которого она произвела на свет, к невинному и беззащитному существу. Впрочем, ее ответы мне безразличны, – добавила Ева.

– Неужели? – Мира недоверчиво выгнула бровь. – Это почему же?

– Потому что все в ней было одной сплошной ложью. Ее интересовала только она сама, и что бы я ни спросила, ее ответы были бы помечены печатью этой лжи. С какой стати мне было ей верить?

– А теперь?

– Ну хорошо, до сих пор какая-то часть меня не может смириться с тем, что я так и не получила возможности откровенно поговорить с ней, задать те самые вопросы, даже если ответы на них не так уж и важны. А потом сказать ей, что для меня она – ничто. Пустое место. Была и будет пустым местом.

К черту спокойствие, подумала Ева, чувствуя, как в ней закипает ярость. Сколько можно притворяться?

– Они пытались превратить меня в ничто – ни имени, ни дома, ни ласки, ни друзей. Лишь боль и страх. Холод и тьма. Да, я хочу посмотреть ей в глаза и сказать, что, независимо от того, что она делала, унижала меня, издевалась надо мной, она так и не сумела превратить меня в ничто. Она оказалась бессильна сделать меня своим подобием.

Ева еще не успела договорить свою гневную тираду, как ее передернуло, и из глаз хлынули слезы.

– Черт! – Она вытерла их тыльной стороной ладони. – Как это глупо. Но мне больно даже думать об этом. Тогда зачем это делать?

– Затем, что, когда ты пытаешься заблокировать эти воспоминания, они возвращаются к тебе в твоих снах, когда ты не в состоянии защититься от них.

Не в силах усидеть на месте, Ева снова встала со стула.

– Я могу жить с этими кошмарами. Я могу побороть их. Я уже делала это раньше, а ведь они были куда хуже нынешних. Но Рорк! Не знаю почему, но в последнее время это стало его сильно напрягать. Мои кошмары раздражают его, а вместе с ними – и я.

– Он тоже не смог бы вызвать ее на откровенный разговор. И он был вместе с тобой, когда это произошло. Пойми, Ева, он любит тебя. А любящие люди всегда переживают за тех, кто им дорог. Им больно видеть, что их любимым больно.

– Знаю. И сама это вижу. Именно поэтому я сейчас здесь. Но больше всего меня раздражает то, что мертвая она отравляет мне жизнь даже больше, чем живая. В моей голове много мертвых лиц. Но они не мешают жить. Я попыталась сделать для каждого из них все, что в моих силах. Так что с ней я тоже могу жить дальше. Лишь бы она не имела надо мной власти, не делала меня слабой.

Ага, подумала Мира, а вслух спросила:

– То есть ты боишься, что эти кошмары делают тебя слабой?

– Да. Ты это сама сказала.

– Я не употребила слово «слабый». Ранимой – да. Но ведь это нечто совершенно иное. Не будь у нас наших уязвимых мест, мы были бы резкими, жесткими, холодными. Но ты не такая. Ты живой человек.

– Я не хочу, чтобы она делала меня ранимой.

– Ева, она давно мертва.

– О господи! – Ева зарылась лицом в ладони. К горлу подкатил комок тошноты. – Я знаю. Знаю. Я стояла рядом с ее телом. Я осматривала ее, устанавливала время и причину смерти. Писала отчеты. И да, она все еще… – Ева на миг умолкла, подыскивая нужное слово, – дееспособна. По крайней мере, в моих снах она способна вселять в меня страх и злость. Она смотрит на меня, она знает меня, и у меня внутри словно скручивается узел.

Я ведь часть ее. Наверно, в этом и заключается причина. Беременная женщина питается. И то, что она ест, достается и плоду, который она носит. Разносится с кровью по жилам. И так до того момента, пока не перерезана пуповина. И если в ней что-то было надломлено, вдруг то же самое надломлено и во мне?

– То есть ты считаешь, что любой ребенок наследует добродетели или, наоборот, недостатки своей матери?

– Наверно, нет. Не знаю.

– Ты лучше сядь.

Ева вняла совету и села. Мира потянулась к ней, взяла за руку и посмотрела в глаза: