Обманчивая тишина

— Да, я согласился, — покорно подтвердил Шевцов. — Штурм успокоил меня — он, мол, не станет злоупотреблять, я буду получать нечастые, аккордные, как он выразился, поручения. Тут же Эрнест дал мне конверт и велел в ближайший подвыходной отвезти его на станцию Зиминка.

— Ох, Иван Михайлович, Иван Михайлович… Вы все-таки считаете меня очень наивным человеком.

— Не понимаю.

— Вы смертельно испугались, что Штурм разоблачит вас, как белого офицера. А заняться куда более рискованным делом не побоялись. Ну где здесь логика, почтеннейший Иван Михайлович? Или ваш друг Эрнест Иванович знал о вас что-нибудь попикантней, а?

Шевцов прикрыл глаза. С минуту помолчал, а потом отчаянно махнул рукой.

— Семь бед — один ответ. Что мне теперь терять! Вы опять правы. Видите ли, случился со мной в свое время один эпизод. Пришлось мне вести допрос пленного, даже, точнее, не пленного, а большевика-подпольщика. Нет, нет, я вел себя корректно, но он был схвачен с поличным. Словом, пришлось мне… я обязан был… присутствовать при его расстреле… — Шевцов сжал виски ладонями, сам налил в рюмку коньяку и залпом выпил.

— Вот это другое дело, — констатировал я. — Теперь все стало по своим местам. И Штурм сказал вам, что теперь вы член подпольной контрреволюционной шпионской организации?

— Нет, он мне ничего подробно не объяснял. Но мне, конечно, и без слов было это понятно.

— Какие еще поручения Штурма вы выполняли?

— Только доставлял документы. Я был его почтальоном, фельдъегерем. Вы уже знаете, как я это делал.

— Сколько раз вы ездили в Зиминку?

— Сегодня пятый раз. После первой поездки был длительный перерыв, примерно с месяц. Потом Штурм послал меня в Зиминку снова. Потом опять перерыв. А в последнее время мне пришлось путешествовать еженедельно. Я говорил Штурму, что это опасно, что каждый раз мне приходится придумывать какие-то новые объяснения моим регулярным исчезновениям из дому под выходной. Но он был неумолим. Я полагаю, что им удалось наладить регулярное получение информации.

— О, эта профессиональная терминология! Скажите иначе: кражу документов, сбор шпионских сведений.

Инженер смутился.

— Да, вы правы.

— Конверт каждый раз вручал вам лично Штурм?

— Нет, чертежи он переправлял мне в библиотечных книгах.

— На сей раз — в романе Олдингтона?

— И это вы знаете?

— Вы же читали его по дороге в Зиминку. Между прочим, опять неосторожность, Иван Михайлович. Как же так можно? Книга записана на имя Штурма, а это уже ниточка.

— Чего уж теперь говорить, — поморщился инженер.

— Ладно, — поставил я точку… нет, точку с запятой на этой теме, — говорил ли вам Штурм, кто еще работает в его группе?

— Нет, Штурм меня в это не посвящал.

Шевцов опустил глаза, потом, будто собравшись с духом, быстро проговорил:

— Да, Штурм мне ничего не объяснял. Но… видите ли, как правило, библиотечные книги приносила мне дочь Штурма, Аня.

— Как правило? То есть были исключения?

— Один раз. Об этом я и хочу рассказать. Как-то вечером, недели три назад, я был дома. Я нервничал, потому что предчувствовал отчего-то, что вот-вот явится дочка Эрнеста. Когда в дверь позвонили, я пошел открывать сам. Но вместо Ани Штурм передо мной стоял незнакомый человек. Это мне так в первый момент показалось, что незнакомый. Когда он вошел в мой кабинет, я его узнал, хотя он сильно изменился, полысел, сбрил усы. Да, я его узнал, и это не доставило мне удовольствия. Посетитель был, как и Штурм, моим старым однополчанином. Его фамилия Летцен, Вильгельм Францевич Летцен.

Тут я кивнул с таким видом, словно эта фамилия мне давным-давно известна. Шевцов воспринял это как нечто вполне естественное.

— До этого я никогда не встречал его в городе, — продолжал инженер. — Он объяснил, что принес мне от Эрнеста Ивановича книги, потому что Аня нездорова и не выходит.

— Почему появление Летцена не доставило вам удовольствия?

— Среди сослуживцев он имел репутацию жестокого и… как бы это помягче выразиться, ну, словом, не очень умного человека. Согласитесь, открытие, что такой человек посвящен в дела нелегальной организации, к которой ты имеешь отношение, не может доставить большого удовольствия. Тем паче, что я тут же убедился, годы не изменили Вильгельма. Он расхвастался, что дела разворачиваются быстро и скоро он, Летцен, лично покажет коммунистам, что такое немецкий офицер. Прозрачно намекнул, что имеет отношение к очень важным делам. Летцен, как и Штурм, работает военруком в каком-то техникуме.

Тут я опять многозначительно кивнул, а Шевцов договорил:

— Между прочим, он дал мне понять, что поддерживает связи с еще несколькими бывшими сослуживцами по Железному полку, и даже упрекнул меня, что я, дескать, чураюсь своих однополчан.

— Он назвал вам… — медленно сказал я.

Шевцов торопливо подхватил:

— Да, он назвал мне Шверина, тоже военрука.

— Так, Шверина и…

— Нет, больше никого, — покачал головой инженер. — Больше никого.

— Значит, больше никого? — ироническая интонация моей фразы означала примерно следующее: «Значит, остальных, кого я знаю, он тебе не называл? Странно, странно…»

— Клянусь вам, никого! — воскликнул Шевцов.